Скоро он улетит в пустыню, где по ночам видно звёзды.

На улицах ещё попадались редкие прохожие, которые в сумерках выглядели одинаково серыми. Все они вышли посмотреть, послушать, как огромные пушки за чертой города слепо обстреливают небо. Надо подойти к ним и сказать, что они ошибаются, что это не праздничные выстрелы, вовсе нет, это грохот от падающих в пустыне долий, которые насквозь пробивают сверкающие купола исследовательских ламбд.

Улица, несмотря на поздних гуляк, опустела, лишилась формы и цвета. Нив с трудом продирался сквозь эту пустоту – руки его дрожали, а дышалось через силу, ведь воздуха вокруг становилось всё меньше.

Кто-то окликнул его. Нив явственно услышал собственное имя и испугался. Он свернул в пропахший дымом проулок и опёрся о стену – ноги его не слушались. Уселся на тротуар – сполз по стене, ударившись обо что-то тёмное и холодное.

Но всё это уже не имело значения. Над ним нависала огромная чёрная стена.

Где-то вдалеке, в синем зареве ночного освещения, раздавались шаги, голоса, смех и гортанный шум ветра, окрепшего с сумерками. Ветер напоминал о пустыне. Салют запаздывал. Пронёсся по бадвану отстающий от расписания поезд – стремительные отблески из его окон на секунду осветили проулок.

Не стоило уходить из питейной. Он мог провести там всю ночь, праздник бы не кончался, по радио бесконечно передавали бы одну и ту же песню, один и тот же выпуск новостей.

Нив представил: он сидит в дешёвом самаде, в тепле, в духоте, в нарочито жёлтом свете потолочных ламп, из-за которых кожа выцветает, как у покойников. Хрипит неисправное радио. Он наливает очередную рюмку – он уже сбился со счёта. Его сосед, пьющий каттойю несколько дней подряд, рассказывает о том, что чувствует человек в самом центре мёртвых земель без маски – десять секунд жизни, лёгкие разрывает от боли, невозможно вздохнуть. Похоже на приступ у Аны. Нив сонно кивает и выпивает каттойю залпом. Начинается салют, и от чудовищного грохота в питейной вылетают все стекла.

Нив попробовал встать и поскользнулся. Голоса прохожих на улице отдалялись. Не проносились по бадвану поезда.

Нив закрыл глаза.

Он летел над пустыней. Одинаковые барханы, бесконечный океан песка, высокое полуденное солнце – в особой точке равновесия между небом и землёй. Виман повторяет в воздухе плавные изгибы дюн, слегка покачиваясь под натиском встречного ветра.

Вот наконец-то, вот то, что беспокоило его, то, что не отпускало его последние дни! Как же он был глуп, как же не мог понять, насколько в действительности рад своему назначению – он станет покорителем пустыни, королём использованных земель! Он изучит каждый бархан, каждую скалу, каждый кратер. Он занесёт всё это на карту. Он исследует все пески. Его виман пролетит от городских стен до самого горизонта, пока не закончится весь запас свободного пространства, пока всё не будет изучено и расчислено, пока…

Виман летел над пустыней. Навстречу тёплому порывистому ветру, который обдавал его горячим песком – как пенными брызгами во время прибоя. Песок барабанил по обшивке.

Через несколько лет, когда вклад Нива в покорение спящих земель отметят на торжественном заседании в главной управе, когда за выслугу лет ему дадут лишний выходной, когда Ана…

Он снова безуспешно попытался подняться.

…когда Ана сможет наконец дышать без своей уродливой маски, когда море песка выйдет из берегов, когда весь город превратится в пустыню…

Где-то совсем близко – так, что задрожали нависающие над Нивом стены – прокатился громовой раскат. Нив вздрогнул.

В проулке запахло едким дымом.

Он с трудом распрямился. Голова у него болела, во рту скопилась отвратительная горечь, хотелось пить. Гром ударил вновь. Казалось, что-то взорвалось на главной улице, совсем рядом – там, где недавно ходили люди и пролетали поезда.

Нив выбрался из проулка.

Широкая мостовая. Закрытый бадван. Газовая вывеска над опустевшим самадом. Свет фонарей, который спорил с ночной темнотой и неумолимо ей уступал.

Надо возвращаться.

Теперь громовые раскаты били откуда-то сверху, обрушивались с неба на ночной город.

Нив поднял голову.

Закат смыл с неба все краски, и над городом разверзлась незыблемая чёрная пустота. Как поверхность воды, не тронутая ветром. Ещё одна взрывная волна с грохотом разбилась о стены, у Нива закружилась голова, он покачнулся, и вся улица зашаталась ему в такт.

Нива стошнило.

Живот сводило от рвотных спазмов. Он прислонился плечом к холодному столбу, чтобы не упасть. На глазах выступили слёзы.

Нив несколько раз глубоко и судорожно вздохнул. По щекам стекали слёзы. Он опять посмотрел на небо – чёрное и пустое. И тут понял, что плачет вовсе не потому, что его тошнит.

Вся улица содрогалась от пальбы.

Через несколько лет эти улицы занесёт песком. Через несколько лет Ана…

Нив упал на колени и заплакал.

Усилился ветер. Нив поднялся. Страшное эхо праздничного салюта подгоняло его. Он быстро, насколько мог, зашагал по улице. Он уже не чувствовал себя пьяным.

Ану разбудил этот оглушительный салют. Она волнуется, не понимая, куда он мог уйти. Она ждёт его, сидя у окна. По радио тем временем передают отголоски бессвязных дневных новостей.

И завывание пустынного ветра.

Нив шёл, ссутулившись, не глядя вверх. Темнота над домами давила на него.

Через несколько лет… Это ещё так далеко. Это в другой жизни. В другом месте. Не здесь. Это так же далеко, как и…

Уже миновав Нивартан – пугающее эхо праздничного салюта затихало, тишина нагоняла его, – Нив не удержался и вновь посмотрел на небо.

Где-то в вышине заблестела звезда.

Каждый год пустыня наступала на город – не помогали даже ба́дхи, высокие металлические стены, которые медленно разрушались под упорным натиском песков. Стены часто перестраивали, укрепляли грунт, взрывали дюны, заполняя кратеры цементом, загоняли глубоко под землю тяжёлые металлические стержни и вливали в вырытые скважины строительную известь. Там же, где песок был совсем мелким, как пыль, целые равнины заливали жидким стеклом.

Но ничего не помогало.

Нив раньше и не подозревал, что существует такое множество способов бороться с наступлением пустыни, но Кханд, его новый напарник, знал об укреплении песков почти всё. Кханд говорил, что когда-то пытались даже высаживать особые цветы, чтобы те оплели цепкими, как проволока, корнями иссушенную землю, однако цветы эти погибли после первого же мизрака-ваари.

Кханд странно восхищался тем, что в пустыне всё обречено на смерть. Он говорил, что люди научились очищать воздух, строить огромные корабли, которые поднимаются в самую тёмную часть неба, однако до сих пор не могут понять пустыню.