Я попытался узнать, почему этот склеп увешан полотенцами. Может быть, тут обмывают ноги у священного саркофага правоверные саббатианцы по обычаю мусульман? Слово «тюрбе» — в латинской транскрипции turbe — заведомо связано с тюрбаном, что естественно, потому что гробница — это монумент с высоким камнем у изголовья вроде каменного тюрбана. Здесь этот камень у изголовья выглядел как стойка с краном в бане. А может быть, это вообще и есть ритуальные бани? Может быть, нас пригласили совершить омовение, перед тем как мы предстанем перед тюрбе Мессии? Внятного ответа у женщины в салопе добиться, однако, было невозможно: она не говорила ни на одном из знакомых мне языков. Может быть, все, кто совершает здесь ритуальное омовение, оставляют тут свое полотенце на память в подарок Мессии? Зачем? Так или иначе, моя жена со своим единственным купальным полотенцем расставаться не собиралась. Женщина в салопе проводила нас до калитки с той же загадочной молчаливой невозмутимостью, с какой встретила меня несколько минут назад.

Иностранцу иногда показывают такое, что местному человеку и не снилось: мокрое полотенце Мессии. Дорога в бухту с пещерой, где воскрес из гроба Шабтай Цви, начиналась по другую сторону от ворот Старого города. Через дорогу — православный храм, а слева — православное кладбище. Для многих кладбище — это некий другой мир, параллельная вселенная, где каждый монумент — своеобразный дом, дворец и храм души покойного; его надо убирать, ремонтировать, украшать цветами и подарками. Поэтому надгробия и могилы так похожи на стиль жизни тех, кто их воздвигает в память об умершем. Там, где жизнь не слишком ценится, процветает — с мертвыми цветами — культ надгробий. В Ульцине на православном кладбище господствует натуральная школа и классический соцреализм недавней советской жизни — замогильный китч.

Бухта с пещерой, где должно было посмертно покоиться тело Шабтая Цви до его мистического воспарения, оказалась действительно живописной, как и вообще все черногорские ландшафты этих мест. Однако кроме полоски каменистого пляжа почти всю бухту занимал бетонный барак с надписью «Кафе». Кафе было закрыто: окна были замурованы рифленым железом. Этот бетонный ящик возвышался на цементной платформе — было в этом нечто мавзолейное, вроде египетской пирамиды. Перед ржавой дверью на замке стоял одинокий пластиковый столик на кривой металлической ноге и с лужей в центре, похожей на немытую тарелку. Из-под столика выскочила дружелюбная бездомная собака. Она подбежала, приветствуя нас, и сразу стало понятно, что пес хромает, как столик, под которым она обитала. Одна нога была поджата, повисала в воздухе, как будто подбитая камнем. Или, возможно, она поранила лапу, бродя среди мусора и разбитого стекла. Пляж был завален старыми пластиковыми пакетами, обертками, фантиками, старыми газетами и банками, разбитыми бутылками. Есть какая-то мистическая связь между коррупцией в умах (то есть в обществе) и количеством мусора на улицах. Видимо, об этом и говорил наш таксист — бывший полицейский — по дороге из аэропорта. Как только начинается бардак в головах у населения, мусор разбрасывается бесконтрольно и никогда не убирается. Мы уже заметили по дороге к бухте: кучи мусора лепились на каждом шагу. Как будто каждый сгребал мусор на своей территории и засовывал эту помойку куда-нибудь за угол, под забором у соседа, за ближайшей скалой, у фонарного столба. Может быть, не расчищая мусор у себя под боком, население было движимо инстинктом уважения к истории? Поглядите, с каким рвением археологи раскапывают мусорные кучи Иерусалима, Афин или Древнего Рима и с каким энтузиазмом туристы рассматривают развалины и разбитую посуду античности. Что еще может так откровенно рассказать о ежедневном быте пару тысяч лет назад? Выпил ли Шабтай Цви перед кончиной кока-колу или пепси?

Посреди этого поп-арта из мусора и музейного археологического сора стояли лежаки — комфортные топчаны современного дизайна на деревянном помосте, своего рода подиуме, который возвышался над остальной частью замусоренной территории. На топчанах возлежали курортники. У каждого было махровое полотенце. Но они не купались. Они дискутировали. Никто не обращал внимания на горы помойки, никто не жаловался, никому не приходило в голову начать собирать мусор самим. У них не было времени: они были увлечены разговором. Разговор шел по-русски. Это я давно заметил, что состояние гигиены на улице и в личном быту заметно ухудшается, когда люди начинают слишком много и долго говорить о внутренней свободе или о мистической духовности нации.

Подслушанный нами разговор был про путинское вторжение на восток Украины и про засилье комаров в Черногории. (Комары маленькие, но злые и въедливые. А главное, из той породы, что не предупреждает тебя о своем приближении писком.) У меня насчет комаров своя теория. Поскольку комары пьют кровь у всего населения, в них — как бы кровь всей нации, и в рое комаров как бы веет дух народа. Так что там, где существуют комары, непременно присутствуют националистические настроения. Например, в Англии вообще нет комаров. А в Шотландии комаров много. Но в Черногории, на Балканах, как я понял, разные рои комаров — каждый комариный рой со своим национальным уклоном именно потому, что тут каждой твари по паре: боснийцы и албанцы, черногорцы и сербы. И обходятся без братоубийственных войн в отличие от других стран Балканского полуострова. Четверо отдыхающих — удвоенная копия супружеской пары за завтраком в нашем отеле плюс мать-одиночка с молчаливым ребенком — дискутировали о комариной напасти:

«У нас в доме душно. Потому что окна приходится закрывать. От комаров. Ребенка всего искусали — весь распух».

«А к нам комары не залетают. Вообще».

«Может, вы не чувствуете?»

«Как это — не чувствуем? Толстокожие, вы хотите сказать?»

«Да нет, что вы! Одних больше кусают, других меньше».

«К нам просто не залетают. У нас окна все закрыты. Но не от комаров, а от музыки — из диско в нижнем городе. Тут звук распространяется по воде. Гремит, как будто у тебя под окном. Так что окна держим закрытыми».

«Глупо как-то: купить дом в курортном месте и жить с закрытыми окнами».

«Ну заодно и от комаров. Хотя я вообще плохо сплю, даже без комаров или музыки. Нервы, нервы».

«Да я вообще не сплю. Мысли, мысли».

«Совершенно не выспалась. Давление, наверное».

«Только подумайте, что в мире происходит!»

«Такой сабантуй был у соседей. Всю ночь куролесили».

«Интересные разговоры были. Война на Украине, Крым, и всё такое».

«В Украине, а не на Украине».

«Вот-вот. И об этом тоже поспорили. Знаешь, как начнут: слово за слово…»

«Славик, сними ботиночки. Водичка теплая?»

«Слышали, что Путин сказал: „Если бы это была война, Киев давно был бы наш“».