«То есть он угрожает до Киева дойти?»

«Это не угроза. Он сказал, если бы это действительно была война — настоящая война. А сейчас, значит, не война, а так — пиф-паф».

«Славик, смотри, какой красивый жук. Вон, взял и улетел: мол, надоело мне тут с вами!»

«Но звучит как угроза, зачем угрожать, украинцы могут прореагировать».

«Ничего они не прореагируют. У них сорок тысяч американских советников».

«Откуда ты взял, что у них сорок тысяч советников? От Хлестакова услышал, что ли?»

«Я только одного не понимаю: ну как американцам удалось заставить Путина взять Крым и напасть на Украину? Как? Ну ведь всем было понятно, что это ловушка. Неужели рядом с Путиным не было никого, кто это видит? Да он сам бывший разведчик. Видимо, отупел от денег. Или сам на них работает против России?»

«Да нет, там все наши были на дне рождения: Лунгины, Успенские. Зря вы не пришли. Всю ночь куролесили».

«Я глаз не сомкнул всю ночь».

«А меня и не приглашали. Пойдем, Славик, выпьем кофейку за еврик».

До меня постепенно стало доходить, что город Ульцин — не только место ссылки османских пророков и мессий, но еще и новых полудобровольных изгнанников из России. Все свои. Тут покупают виллы те, кто не может позволить себе Антиб или Куршевель. Так, на всякий случай: если что вдруг произойдет в России. Просто так и вдруг в России ничего не происходит. Но может постепенно произойти нечто вроде конца света, скажем. Зависит от того, как вы интерпретируете апокалиптические пророчества Шабтая Цви в свете нынешней повальной эмиграции образованных классов из России. Из России пошел не только мессианский большевизм, но и израильский сионизм немыслим без российских радикалов. Не говоря уже про узбекский халифат. И русскому человеку здесь тоже все понятно: православные кругом, еда знакомая и даже язык довольно близок — нас тут понимают без всякого английского. С чего начинается родина, никто не знает. Но всем прекрасно известно, где она кончается. Она кончается на границе. Как бы ни был бездарен ландшафт, возникший за тюремными воротами, он все равно отраден. Вспомним Пушкина, чуть ли не прыгающего от восторга и ощущения свободы, когда ему удалось шагнуть через российскую границу на Кавказе. Это была Турция, не самый свободный из всех режимов той эпохи. И все равно — хоть бы Турция, лишь бы не Россия. Конечно, няня, куст рябины, покосившаяся церквуха, васильки во ржи, наличники и дачные рукомойники. Но вся эта образность замаячит в уме гораздо позже. Сейчас же главное ощущение: переступил — ты за порогом!

Почему происходит массовая миграция? Из-за разрушения сложившегося порядка — поиска фиктивных родственников? Передел географических границ в связи с перемещением народов? В наши дни мы не верим, что цивилизация обрушится, разверзнутся хляби земные и небесные, протрубит труба и наступит Царство Божье на земле. Мы больше не верим в конец света, от которого нас надо спасать. Но тем не менее и нас не покидает чувство тотального беспокойства. С концом холодной войны началось глобальное потепление. Мы верим в вечное продолжение кошмара. Верим, что у нас все отберут и будущего не будет. Мы верим в конец света в другой упаковке: ядерной катастрофы, возрождения фашизма, фатальных эпидемий, всемирного банковского кризиса, патологического несварения желудка. Коллективное безумие. Коллективность всякого безумия. Эти страхи заставляют нас менять профессию, страну проживания, религию. Переменив и место, и образ жизни, мы успокаиваемся. Но лишь на время. Потому что страх перед приближающейся катастрофой никуда не девается, он лишь обретает новый словарь, новое обличье, форму выражения. Надежда на спасение от этого вечного повтора, кармы или реинкарнации и есть, может быть, ожидание Мессии и Второго пришествия. В конце концов, и эмиграция — это тоже своего рода ощущение конца света, если под всем светом понимать свою собственную родину.

Моя жена тем временем сделала заплыв. Она углядела пещеру справа от бухты. В эту пещеру можно было попасть лишь со стороны моря. Однако вход в эту пещеру был недоступен. Пещера была плотно забита помойными мешками. Трудно сказать, скрывалась ли за этой помойкой усыпальница Шабтая Цви. Ведь один из легендарных образов еврейского Мессии — это нищий у ворот Рима. А там, где нищий, — там и мусор. Все пророческие секты связаны с нищенством и трущобностью: грязь и лохмотья Индии, чудовищные клоаки хасидских деревень, монастырская немытость. Мы поняли, что нам пора отсюда отваливать.

Когда мы добрались до своего отеля в верхнем городе на скале, стало необычно быстро темнеть. Это закатывалось не солнце: это вечернее солнце затемняли черные тучи — надвигалась гроза. Уклоняясь от первых тяжелых капель и наших российских соседей, мы нырнули под арку в первый же открытый ресторан. Владелец ресторана — конкурент бывшего капитана — усадил нас за столик, ничем не отличавшийся своей элегантностью и шикарным видом на Адриатику от своего двойника за забором. И меню было практически неотличимо от соседского. Более того, ресторатору помогал обслуживать клиентов все тот же расторопный молодой человек — дежурный из отеля. Он явно работал попеременно на двоих.

Услышав про наши приключения в усыпальнице Шабтая Цви, наш информатор был совершенно потрясен тем, что я был допущен в эту святыню. Усыпальница, возможно, фикция. Но тот факт, что я в эту фикцию был допущен, был важней, чем реальность самой могилы. Мистика с полотенцами при гробнице объяснялась довольно просто. По традиции в таких святилищах оставляют для покойного ритуальный жбан с водой и полотенце. Согласно легенде, такое вот полотенце в гробнице Шабтая Цви каждое утро находили влажным: это значит, что он вставал из гроба для омовения. С тех пор каждый молящийся в этой гробнице приносил Шабтаю Цви свое полотенце в дар. Моя жена отказалась принести в дар пророку свое пляжное полотенце и тем самым, возможно, задержала наступление конца света, который предсказывал Шабтай Цви. Не из-за этой ли нашей мелочности грянул гром невероятной мощи, молния — несколько молний сразу прорезали небо над Адриатикой, над крышами, куполами церквей и минаретами. Омовение в гигантских масштабах. Как только поддаешься идее сакральной связи между событиями, тут же гром, ливень, мокрые полотенца и усыпальница мессии начинают складываться в единый сюжет. И белье у наших российских соседей по отелю, выставленное на тротуар, хорошенько вымокло — отметил я в уме с неясным для себя самого чувством глубокого удовлетворения. И тут же устыдился собственного злорадства.

Это был канун (я сверился с календарем дат Би-би-си) еврейского Дня Всепрощения — Йом Кипур. Я не уверен, как интерпретировал эту священную для ортодоксального еврейства дату Шабтай Цви.

Наш ресторатор тем временем стоял на табуретке и заглядывал через забор: сколько клиентов у его конкурента, бывшего капитана дальнего плавания? Прощаясь, я попросил у него визитную карточку на память. Фамилия показалась мне знакомой. Я сравнил эту карточку с той, которую получил от его конкурента: у владельцев была одинаковая фамилия. «Они — родные братья», — шепнул нам наш конфидент-официант.