Сверху крикнули.

— Господин гауптштурмфюрер, вас вызывает оберштурмбаннфюрер!

Раух взял автомат, лежавший на бруствере.

— Я должен идти. Возвращайся в госпиталь.

— Да, сейчас уйду.

Он наклонился и, еще раз поцеловав ее, убежал.

Вслед за ним Маренн тоже поднялась на поверхность. Снова пошел снег, причем сразу повалил густо. Набежали тучи, стало темно. В снегопаде со всех сторон загремела суматошная стрельба. Автоматная очередь полоснула шагах в двадцати от Маренн, но она не видела, кто это. По звуку она определила, это немецкий автомат. Но вслед за ним, тут же — застучала американская винтовка М1. Маренн плашмя упала в снег.

«Неужели прорвались? Как? Откуда?» — мелькнула тревожная мысль.

Она поползла по грудам обледенелого кирпича. Куда — сориентироваться было трудно. Позади, там, где она только что лежала, треснул взрыв гранаты, и пули хлестанули над землей.

Маренн ползла все быстрее и быстрее, наткнулась на какую-то стенку, обогнула ее и свалилась в узкую расщелину.

Рядом громыхали танки — американские танки. Один из них двигался прямо на нее. За ним бежали американские пехотинцы, они кричали, стреляли. Маренн прижалась к стене и замерла. Танк прогромыхал, удаляясь, за ним исчезли и черные силуэты «джи ай». Стрельба гремела уже где-то позади. Раз американцы здесь, положение создалось серьезное — Маренн четко понимала это. Кроме того, пожалуй впервые за эту войну, да даже за две войны, она в сложной обстановке боя осталась совсем одна, с офицерским маузером, который только годится для самообороны, и то ненадолго, или, в крайнем случае, — застрелиться.

Страха она не испытывала, разве что растерянность. Маренн хотела выбраться из расщелины, но совсем рядом опять загомонили американцы. Она вытащила пистолет из кобуры и притаилась.

Откуда-то издалека открыла огонь немецкая артиллерия. Один «шерман» вспыхнул прямо рядом с ней. Маренн увидела, как второй танк развернулся и двинулся к расщелине, в которой она находилось. Это было похоже на конец. Она уже не думала, как скажут Джилл, кто ей поможет. В голове вдруг стало совершенно пусто. И не страха, не паники, просто неотвратимая очевидность происходящего. Ствол пушки чернел перед ней темным кружком. Маренн вдавилась в расщелину и закрыла глаза. Через мгновение раздался взрыв — ударил снаряд с немецкой стороны. Маренн засыпало комьями стылой, заледеневшей земли. Она приподнялась, вглядываясь, — черная громада «шермана» уползала. Пламя пожирало подбитый танк. Впереди она услышала знакомое:

— Огонь!

Маренн выбралась из расщелины. Со всех сторон трещали выстрелы. Теперь уже — никакого одиночества. Впереди в окопах она видела поблескивающие шлемы с зигзагами SS, слышала команды, различала родной, знакомый говор «шмайсеров». Она добралась до хода сообщения, вбежала в окоп и… тут же натолкнулась на Рауха. Он схватил ее в охапку, прижимая к себе.

— Я иду за тобой, куда ты пропала?

— Они прорвались? — подняв голову, она взглянула ему в лицо.

— Прорвались с ходу, — он смотрел ей в глаза, — но их вернули на место.

— Что, живы? Оберштурмбаннфюрер спрашивает, нашлась ли фрау, — к ним подбежал Крамер. — Все в порядке?

— Да, Ханс, вроде цела, — Маренн кивнула. — Передайте оберштурмбаннфюреру мою благодарность.

— Он приказал привести вас на его командный пункт, чтобы вы оставались при нем, — сообщил Крамер. — Во избежание всякого рода недоразумений.

— Нет, если возможно, я останусь со своими.

Она взглянула на Рауха, ища у него поддержки.

— Она останется с нами, Ханс, мы проследим, — он сказал то, что она и ждала.

— Ну, смотрите, — помощник Пайпера недоверчиво усмехнулся. — Я доложу оберштурмбаннфюреру.

Он побежал обратно по окопу, пригибаясь под выстрелами. Маренн взглянула вниз — в лощине, недалеко от первой траншеи, мелькали силуэты американцев. Их было человек двадцать, может и больше. Рядом застрочили «шмайсеры», американцы стали отвечать.

— Пригнись! Пригнись! — Раух наклонил голову Маренн, прижав ее к брустверу. — Идем.

И, схватив за руку, потащил с собой по окопу. Над головой чиркали пули. Рядом с Маренн солдат размахнулся и бросил две гранаты, послышались взрывы, за ними — стоны. На наблюдательном пункте, где стоял Скорцени, было горячо — прямо на него бежало с полсотни американцев. Их встретили дружным автоматным огнем, первая шеренга рухнула, как исчезла, растаяв в снежной пыли. Раух втолкнул Маренн в окоп. Скорцени даже не повернул голову, когда она появилась. Где-то недалеко взревел танк и темной громадой стал наползать, изрыгая пламя.

— Стой здесь, — Раух оставил Маренн и, схватив автомат, приник к брустверу.

За первым танком появился второй. Залаяла артиллерия, снаряды чиркали по броне танка, выбивая искры, чертили огненные зигзаги в воздухе. Танк приблизился к окопу.

— Приготовить гранаты, — скомандовал Скорцени.

Но снова ударил снаряд, и над танком взметнулся столб пламени. Но вместо одного «шермана» из снежной круговерти появилось еще три. За ними шли американские солдаты. Автоматный огонь заставил всех их лечь. Еще один танк приблизился. Раух бросил гранату, потом еще одну.

— Приказ отходить к мосту, — передал связист, — сконцентрироваться восточнее Зальма.

— Уходим, — спокойно скомандовал Скорцени. — Без лишнего шума, в стычки не ввязываться.

Он прошел мимо Маренн, как будто вместо нее была только земля на краю окопа — и больше ничего. Холодное презрение — разве она заслужила? Ей больше всего сейчас хотелось оказаться в госпитале «Лейбштандарта» вместе с тяжелоранеными, куда ей предлагали отправиться утром, или хотя бы на командном пункте Пайпера. Только не здесь. Только бы его не видеть.

— Скорее, скорее, фрау, — Цилле подхватил ее под руку. — Тут носа не высунешь через пару минут.

Они пробирались перелесками, то и дело застывая в снегу под пересвистами пуль. Пайпер постоянно был на связи и координировал их отход. В присутствии Скорцени Раух больше не обращался к Маренн, ей приходилось рассчитывать на себя и на Цилле, он следил, чтобы она не отставала. Приблизившись к шоссе, остановились. На востоке в бледно-сером небе синели верхушки гор. Они заслоняли горизонт. И в горах, и там, куда, извиваясь, уходило шоссе, мерцали бледные вспышки.

— Они атакуют по всему фронту, спохватились, — серьезно заметил Скорцени. — Что у Пайпера? — обратился он к связисту.

— Фрау, глоток горячего кофе, — Цилле протянул ей термос. — Вам тяжелее всех.

— Благодарю, Йорген, — она кивнула и, стянув мокрую перчатку, отпила горьковатый напиток. — Признаюсь, глубокий снег я любила только в детстве.

Да, усталость была нешуточной, хотелось лечь прямо в снег и тут, прямо у дороги заснуть, ни о чем не думая. «Что бы делала Джилл на моем месте, — мелькнула мысль. — Если даже я готова расплакаться от отчаяния, как будто мне пять лет».