Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Думаешь, я сам знаю? – пожал Петька плечами.
– Дождемся Машу и Димку. Потом залезем в дом, – подала совет Настя.
– Это вообще ничего не стоит, – откликнулся Петька. – Белобрысый даже окно не закрыл.
– Может, к Шмелькову сбегать? – посмотрел Игорь на Командора.
– Хорошая мысль. Только что ты ему скажешь? – ответил тот.
– Выезжает, – вглядывалась Настя во тьму.
От гаража медленно двигался темный силуэт «газели». Фары были погашены. Лишь когда белобрысый притормаживал, коротко вспыхивали габаритные фонари.
– Он что, электричество экономит? – спросил Игорь.
Петька и Настя не отвечали. Было ясно, что Аркаша изо всех сил пытается скрыть свой отъезд.
«Газель» свернула к задним воротам.
– Это еще интересней, – пробормотал Петька.
По каким-то причинам белобрысый решил воспользоваться окружным путем, чтобы не проезжать мимо шлагбаума и Степаныча.
Аркаша вылез из кабины и принялся открывать давно покосившиеся воротца. Они подавались плохо.
– Оставайтесь тут, – повернулся Петька к друзьям.
Секунду спустя он уже выскочил из укрытия и в несколько прыжков достиг грузовичка.
– Что он задумал? – прошептал Игорь.
Настя, не отвечая, следила за Командором. Тот ловко вскарабкался в кузов «газели» и скрылся под тентом. Белобрысый залез в кабину и, по-прежнему не зажигая огней, уехал.
По пути домой Дима и Маша обсуждали, как поскорее удрать обратно. – С бабушкой в пререкания не вступай! – инструктировала девочка брата. – Даже если она будет говорить глупости. Умоемся. Скажем спокойной ночи. А потом сразу спать. Как будто очень устали.
– Я-то что, – возразил Димка. – Я вообще все делаю быстро. Это ты у нас каждый вечер по часу в ванной сидишь.
– Сегодня не буду, – ответила Маша. – А вообще, не твое дело, сколько я сижу в ванной.
– Плевал я на твою ванную, – огрызнулся Димка.
– Если плевал, то зачем говоришь, – обиделась Маша.
– Сама начала, а теперь я же и виноват, – никогда не уступал в споре Димка.
Тут они зашли в дом. Из гостиной доносились голоса. Близнецы насторожились.
– Кого это, интересно, к нам принесло в такое время? – посмотрел в замешательстве Дима на Машу. Обычно их бабушка так поздно гостей не принимала.
Близнецы подошли к двери.
– Ах, Анюта! – донесся до них взволнованный голос Ковровой-Водкиной. – Говорю же вам: это просто ужасно!
– Кажется, что-то случилось, – прошептал Димка. – Пойдем узнаем.
Они вошли в гостиную. Там за журнальным столиком сидела усталая Анна Константиновна. Напротив нее устроилась в мягком кресле Коврова-Водкина. Заламывая с трагическим видом руки, она упоенно вещала:
– О, мой несчастный Аполлинарий!…
– Внуки вернулись, – с нескрываемой радостью перебила ее бабушка Димы и Маши.
– Муки? – переспросила Коврова-Водкина. – О, да, дорогая Анечка! Я терплю настоящие нравственные муки! И все по вине душителя свободы Степаныча!
Анна Константиновна устало вздохнула. Нетрудно было понять: если кто-то из двоих собеседниц испытывает сейчас настоящие муки, так это именно пожилая ученая дама.
– Сейчас, Наташа, вас Димка с Машкой проводят прямо до дома, – категорически заявила она.
– С молодежью пройдусь с удовольствием! – обрадовалась Коврова-Водкина.
– Влипли, – прошептал Дима сестре.
Бабушка услышала. Внук был немедленно награжден суровым взглядом, в котором легко угадывались слова: «Очень стыдно смеяться над старостью!» Маша тоже выразительно покосилась на Димку. Она призывала его больше не выступать.
– Проводите и сразу ложитесь, – сказала бабушка.
Пятью минутами позже близнецы вели под руки Наталью Владимировну по улице. До ее дачи было рукой подать, и проводы другой гостьи заняли бы у ребят не больше четверти часа. Однако Коврова-Водкина сегодня отличалась особенной словоохотливостью. Сперва она высказала некоторое возмущение Анной Константиновной. Та, по мнению Натальи Владимировны, в недостаточной мере заинтересовалась наблюдениями, которыми и пришла поделиться в столь поздний час Коврова-Водкина. После этого близнецы были посвящены в суть самих наблюдений, которая им так и осталась до конца неясна. Предельно эмоциональное выступление Натальи Владимировны состояло из причудливой смеси «несчастного Аполлинария», судьбы «оклеветанной Татьяны Филимоновны», а также «благотворительных кур» и «душителя высоких порывов Ивана Степановича».
Наконец Диме и Маше удалось довести разбушевавшуюся подопечную до крыльца. Там им вышла навстречу Татьяна Филимоновна с газовым пистолетом.
– Ты где пропадаешь? – строго спросила она хозяйку. – Давно пора в постель.
– В какую еще артель? – возмутилась Наталья Владимировна. – Вы у меня, дорогая, работаете уже сорок лет. Зачем вам, скажите на милость, артель?
– Говорю: марш в постель! – по-военному грянула Филимоновна.
– Ну, это другое дело, – смирилась хозяйка. – Сейчас лягу и почитаю на сон грядущий. А заодно и подумаю. Ночью, в покое и тишине, мне всегда замечательно мыслится.
– Вот и мысли себе на здоровье, – затолкала ее в дом Татьяна Филимоновна. – И мне пора на боковую.
Коврова-Водкина, к большому облегчению близнецов, скрылась в доме.
– Хорошие вы ребята, – похвалила Филимоновна. – О Водкиной позаботились. А я сейчас передачу по телевизору интересную видела, – доверительно обратилась она к близнецам. – Про банкротство.
– Про какое банкротство? – недовольно спросил Дима, которому не терпелось вернуться домой.
– Предприятий, – с важным видом объяснила домработница-снайпер. – Интересный такой мужчина рассказывал. Говорит: полный крах назревает, а потом, может, даже войной закончится, – мечтательно добавила она.
– Понятно, – кивнули ребята.
– Пойду, – заторопилась, на их счастье, Филимоновна.
Маша и Дима припустились бегом домой. Бабушка поджидала в гостиной.
– Мы пошли спать. Спокойной ночи! – кинулись в свои комнаты на втором этаже внук и внучка.
– Что это с вами? – удивленно подняла брови Анна Константиновна. – Вы же обычно за ванную комнату чуть ли не деретесь.
– Ах, верно! Совсем забыла! – воскликнула Маша. – Естественно, я сейчас приму душ.
Она заперлась в ванной. Дима услышал, как сестра пустила воду. Бабушка с озадаченным видом стояла в передней. «Чего это с ней?» – не понял Дима. В следующий миг его осенило. Не торопись они с Машкой сейчас на адмиральскую дачу, он ведь ее нипочем не пустил бы без боя мыться первой.