– Да иду, иду, – поняла намек Снежана и стала заматывать голову платком.

Пока прачка ходила за водой, Середин выбрался на улицу, спрятал заплечный мешок и малицу под сруб, чтобы наверху не закоптились. Труда это не составляло, опорные камни ничем обшиты не были, только сугробами заметены. Оставить вещи в бане он побоялся – заметит ведь девка мешок, уж очень любопытная. Так что достал себе порты и рубаху сменные, несколько монет в подсумок переложил – а остальное спрятал.

Налив в котел три полных бадьи холодной речной воды, Снежана разожгла огонь и снова схватилась за ведра, таская воду уже в бочку. Наполнив до середины ее, взялась за белье, хорошенько помяв, потискав, выполоскав. Вытащила постиранное, набросала сухое, снова взялась за работу. После третьей, последней охапки – слила воду прямо на пол, накидала новых дров вместо прогоревших, принесла чистой воды, снова принялась мять и тискать. Через несколько часов, когда в бане было уже довольно жарко, перекидала белье в корзину, отправилась полоскать.

Олегу, вынужденно за всем этим наблюдавшему, намучившуюся девицу стало жалко, и потому, когда она вернулась, ее ждала на скамье еще одна монета.

– Свечу и мед хмельной купи, – сказал сверху ведун. – И себе можешь отлить, чтобы не так грустно было.

– Быть по-твоему, чудище невидимое, – повела глазами по сторонам девушка. – Куплю. Дров сейчас подброшу, да и сбегаю. А ты уж раздеваться можешь, греться.

– Я, красна девица, поперва меда дождусь, – усмехнулся Олег ее наивной хитрости. – Да и не могу я без свечи мыться. Грязи на себе не вижу.

– Дело твое, чудище. Тогда жди.

Обернулась Снежана и вправду быстро, где-то через четверть часа принеся и угощение, и травяной матрас, хрустящий свежим сеном, и свечу. Подбросила еще несколько поленьев, зажгла свечу прямо из очага, поставила на край котла, поклонилась в сторону пустых полков:

– Парься в свое удовольствие, гость неведомый, легкого тебе пара. Ты, главное, как дрова прогорят, люк верхний закрой, чтобы тепло не уходило. А за тюфяком я утром приду, не беспокойся.

Дверь закрылась, и ведун вошел в свет. С наслаждением избавился от одежды, облился водой, натерся разведенным щелоком, ополоснулся, с наслаждением выпил холодного меда прямо из глиняной крынки. Запрыгнул на верхний полок, впитывая всем телом сухой жар, а когда стало совершенно невмоготу, окатился ледяной водой, аж взвыв от наслаждения, вновь выпил меда. Закрыл верхний люк, плеснул водой на раскаленные камни, снова забрался на самый верх, наслаждаясь забытым за время долгого пути ощущением бесконечной, жгущей, густой, как сметана, жары – проникающей в тело до самых костей, наполняющей каждую жилочку, распирающей давно слипшиеся поры.

– Вот это и есть счастье, – простонал ведун, закрывая глаза и вытягиваясь во весь рост.

Парился он долго и тщательно, до глубокой ночи, пока не кончились и мед, и вода. Только после этого начитал, от греха, заговоры от нечистой силы – дабы банники с овинниками и вправду в гости не заявились, перенес топчан в парную, размотав на нижнем полке, лег на него и провалился в сладкий глубокий сон.

Однако, как ни наслаждался он теплом, чистотой и нормальной постелью, сон по-прежнему оставался чуток, и когда снаружи заскрипел снег, Середин вздрогнул, как от толчка, открыл глаза.

– Там он, в бане был…

Слабый шепот за черным окном заставил Олега подняться, нащупать одежду. Он быстро натянул шаровары, поддоспешник, сверху надел кольчугу, опоясался саблей, нашел плащ Карачуна.

Женский голос забормотал что-то около двери, запахло смолами. Поняв, что происходит что-то неладное, ведун завернулся в плащ, привычно растворяясь во мраке, сместился в предбанник. Дождался, когда скрипнет створка, метнулся в щель и… Врезался в жесткую колючую преграду, отлетел обратно.

«Что за электрическая сила?! – Он снова кинулся к выходу и опять отлетел. – Будь я проклят, заклинание!»

Ведун заметался в поисках выхода, но… Но люк наверх он закрыл своими собственными руками, окно затягивало полотно, щели в полу и между бревнами были слишком малы.

Благодаря плащу властелина мрака Олег был стремителен, невидим и неуязвим… Поскольку становился бесплотным. Бесплотному же существу не по силам приподнять ни даже самую тонкую крышку люка или порвать даже самую тонкую ткань. За все приходится платить. За крепкое тело – смертностью, за неуязвимость – бессилием.

Как всякий бесплотный дух, Олег был ограничен в своих передвижениях только мраком. Но если свет просто выбрасывал ведуна из невидимости в реальный мир, то солярные заклинания, похоже, намертво перекрывали дорогу. Или, может статься, кто-то из чародеев использовал именно такие запирающие наговоры – не убивающие или открывающие свету, а просто не пропускающие.

– Слышишь, Снежана, как его корежит? – злорадно хмыкнули из темноты. – Попался, нежить темная, не вырвется!

– Ах ты, подлая девка… – забывшись, Олег снова дернулся вперед и опять обжегся о перекрывающий путь заговор.

– И чего теперь будет, теть Зорь? – голос был уже девичий.

– Теперича все славненько у нас получится, – напевно ответила «тетя Зоря». – Коли духа настоящего мы в полон захватили, то княгинями отныне заживем. Все желания наши сполнять этот дух станет, златом и яхонтами осыпать, хоромы строить, в шелка заматывать. Тебе жениха сыщет достойного, мне мужа крепкого.

– А можно Рыкуна, гончара сына, мне в женихи сосватать? – попросила девушка. – Он парень хороший и на меня поглядывает. Это токмо отец с матерью у него против, с бесприданницей родниться не желают, он уже и спрашивал.

– Дык они сами голь перекатная!

– Может, и небогаты, теть Зорь, да токмо за мной и вовсе ничего нет!

– А чего раньше не сказывала, сиротка? Я бы тебе по-родственному свой сундук девичий отдала. Мне он, вестимо, более без надобности. Не те годы давно, в невестах ходить.

– Ой, спасибо, теть Зорь!

– Да чего теперь? С духом-то твоим мы ныне средь купцов да бояр женихов выбирать сможем!

– Я вам выберу! – зло пообещал Олег. – Я вас такими яхонтами осыплю, что ноги от ушей расти станут! Но только потому, что я головы вам в то место воткну, которым вы сейчас думаете!

Он рыскал от угла к углу, прижимался к окну, метался перед дверью – но, как назло, ни единого лучика, чтобы обрести обычную, человеческую плоть, сыскать не мог.

– Серебро сыпало без счета чудище невидимое, тетя Зоря, – припомнила молодая прачка. – Два гривенника кинул токмо за то, чтобы я воды поносила да огонь разожгла!

– Это хорошо, что без счета! Мы теперича серебро из его казны сами посчитаем.

Женщины вошли в баню, в слабых ночных сумерках различимые лишь как две большие тени, медленно прокрались в парную.

Олег резко взмахнул руками, но ни схватить, ни ударить подлых баб не смог – бесплотный дух, он бесплотный и есть. Сам неуязвим – но и другим вреда причинить не может.