Свадьба не заладилась с самого начала. Кроме того, в первую ночь новобрачная плохо себя почувствовала, а с самого утра второго дня уже занемогла, и свадебный пир был отменен. Первой и прочно утвердившейся была мысль, что царицу «испортили», скорее всего, подмешав зелье в еду или питье, а возможно, сглазили или навели иную какую порчу. Через три с половиной месяца, 7 января 1625 года, она умерла. Трудно представить себе, какие переживания испытывал в это время молодой муж, какие сомнения одолевали его. Наверное, не раз царю приходила в голову мысль, что он обречен злым роком на безбрачие, ведь ни полноценной свадьбы, ни семейной жизни с первой супругой у него не было.

Только через год Михаил Федорович решился-таки вновь вступить в брак. В этот раз выборы царской невесты проходили по чину. На смотрины во дворце привезли 60 девушек из самых знатных родов. В смотринах важнейшую роль взяла на себя мать царя, сопровождавшая его во время обхода комнат претенденток. И надо же было такому случиться, что царю понравилась не отобранная кандидатка, дочь окольничего Григория Волконского, а ее восемнадцатилетняя прислужница из незнатного рода Евдокия Лукьяновна Стрешнева, дочь мелкопоместного можайского дворянина. На этот раз настойчивые уговоры матери не подействовали на государя; возможно, он специально решил выбрать никому не известную и ни для кого при дворе не опасную своими родственными связями невесту.

Примечательно, что свадебный обряд оставили почти без изменений, назначив только новых сидячих бояр невесты взамен умерших местничавшихся князей Трубецкого и Голицына, и, самое главное, чтобы не повторилась прошлогодняя история, участникам торжества было велено «быти без мест». Кроме того, на будущее был издан особый указ «для того, что вперед теми случаи никому в отечестве не считаться, и случаев ни у кого не приимати, и в место того никого не ставити».

При разработке сценария свадьбы ставилась задача показать, что она совершается «по их государскому чину, как бывало у прежних великих государей». Важно было выполнить все обряды с положенными благочинием и пышностью. Думается, особого восторга от них Михаил Федорович уже не испытывал, думая лишь о том, чтобы всё прошло на должном уровне и обошлось без трагических последствий. 29 января 1626 года он испросил благословение у родителей, спустя три дня невесту поселили во дворце и стали беречь пуще глаза, опасаясь порчи, а 5 февраля, в воскресенье, начались свадебные торжества.

Сначала молодые приехали к патриарху Филарету для благословения, которое он совершил Корсунской иконой Божией Матери, обложенной серебром; затем мать царя старица Марфа одарила молодых иконой Спаса в серебряном чеканном окладе и иконой Богоматери Одигитрии, также в серебряном чеканном окладе, украшенном драгоценными камнями. Прежде чем начался обряд венчания, Михаил Федорович вместе со всем двором торжественно объехал кремлевские монастыри — мужской Чудов и женский Вознесенский, посетил Архангельский собор, где поклонился «отеческим гробам»…

В дворцовую Золотую палату царь явился уже в великолепном облачении — аксамитном кожухе[10] на соболях и собольей же шубе, крытой золотным бархатом, со старинным кованым золотым поясом. (Традиция передавать золотые пояса по наследству известна издревле по духовным грамотам великих и удельных князей.) Пока царь собирался на венчание в Золотой палате, невесту привели в Грановитую палату. На ней были «платье и венец золотой с дорогим каменьем и жемчюгом». Дьяк Иван Грамотин, участвовавший в составлении рассказа о свадебном чине, при описании невесты постоянно подчеркивал богатство ее жемчужного убора и наличие драгоценных камней в ее наряде. Во время традиционного обряда причесывания голов в Грановитой палате, куда тысяцкий Иван Борисович Черкасский привел под руку жениха и посадил рядом с невестой, ее косу расплели и волосы расчесали, каждый раз окуная гребень в мед, после чего сделали стрелой прямой пробор и заплели уже две косы, «и покров положили, и покрыли убрусом (платком); а убрусец был низон жемчюгом с дробницами золотыми». Тысяцкий был распорядителем на свадьбе, начальником свадебного поезда, и не случайно эта роль досталась князю Черкасскому, двоюродному брату царя: Михаил Федорович на протяжении всего своего правления доверял ему больше, чем всем другим придворным, первым пожаловал из стольников в бояре, а затем поставил во главе своего правительства.

Из Грановитой палаты жених и невеста спустились по Красному крыльцу на Соборную площадь, царю подвели прекрасного аргамака, на котором он и поехал в Успенский собор. Свадебный кортеж предваряли 40 всадников, в основном молодые стольники из знатных родов. За ними шли дружки и тысяцкий, а следом ехал жених на коне. Невесту везли в санях, сопровождаемых двадцатью тремя дворянами, в том числе шестью ее родственниками.

Венчание проводил благовещенский протопоп Максим Максимов. Молодые сначала стояли вблизи Царских врат (там, где обычно установлен амвон), а затем сели на специально подготовленную царскими шатерными скамью, покрытую драгоценным «кызылбашским» золотым ковром с двумя подушками — «бархат червчат с золотом в один цвет», и выслушали поучение протопопа и его приветствие. По окончании речи священнослужителя зазвучал хор царских певчих и началось общее поздравление новобрачных всеми участниками церемонии.

Подробности свадебного чина показывают его тесную связь с языческими традициями, глубоко внедрившимися в русский быт, в том числе и в царский обиход. Дорогу молодых «берегли царицыны дети» (особый служебный чин), «чтоб никто меж государя и государыни пути не переходил». Думный дьяк принес в Грановитую палату золотое блюдо, на которое были положены хмель, 27 соболей, 27 золотных платков, 27 белок, 18 золоченых чеканных пенязей (монет Великого княжества Литовского) и девять «угорских» золотых[11]. Число 27 («тридевять») имело сакральный смысл, так как выражало бесконечное множество (недаром в русском фольклоре «уехать за тридевять земель» означало «бесконечно далеко»). После венчания вся процессия вернулась из Успенского собора в Грановитую палату на пиршество, а князь Борис Михайлович Лыков-Оболенский сел на царского аргамака с обнаженным мечом и охранял помещение место будущего почивания новобрачных. После третьей перемены блюд, когда государь с женой вышел из-за стола, чтобы удалиться в сенник, посаженая мать надела на себя вывороченную наизнанку шубу и осыпала молодоженов деньгами, хмелем и прочим, что брала с золотого блюда. Царская постель, опять-таки по древней традиции, была устроена на двадцати семи ржаных снопах, поверх которых было положено семь перин.

Любопытно сравнить перечень яств, отнесенных в сенник на свадьбе Михаила Федоровича и на второй свадьбе его сына. Первый набор кушаний был значительно скромнее для Михаила Федоровича и Евдокии Лукьяновны завернули в скатерть лишь курицу с «перепечею и с солонкою». Для Алексея Михайловича и Натальи Кирилловны был накрыт шикарный стол: «квас в серебряной лощатой братине, да с кормового двора приказных еств: папорок (крыло. — Л.Ч.) лебедин под шафранным взварам; ряб, окрошиван под лимоны, потрох гусиный… гусь жаркой, порося жаркое, куря в колее с лимоны, куря в лапше, куря в щах богатых, да про государя же и про государыню царицу подаваны хлебные ествы: перепеча крупичетая в три лопатки недомерок, четь хлеба ситного, курник подсыпан яйцы, пирог с бараниною, блюдо пирогов кислых с сыром, блюдо жаворонков, блюдо блинов тонких, блюдо пирогов с яйцы, блюдо сырников, блюдо карасей с бараниной. Потом еще: пирог росольный, блюдо пирогов подовых, на торговое дело, коровай яцкий, кулич недомерок».