Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Непосредственно под копытами Вакха с картины Барбузова Кизюк режется в буру с Линьковым и с человеком, которого все зовут Порше. Порше – это то ли фамилия, то ли прозвище за помешательство на автомобилях. Гусь не умеет играть в буру, но он тоже сидит с ними, пытаясь силой удержать возле себя кота, который с мягкой настойчивостью лезет от него прочь.
* * *
– Ну чего ты ко мне прицепился? – вдруг возвышает на Удуева голос Цветков. – Бабник, бабник! – И выдает дрогнувшим голосом: – А между тем я живу практически одиноко – с одной и той же женщиной.
– А как у нее с этим? – вдруг спрашивает Барбузов, который слышал звон, а где, как обычно, не знает, поскольку занят был жареным цыпленком.
– С чем? – Цветков напрягается.
– Ну, с этим.
– Не понимаю.
– Ну, сиськи как? – услужливо подсказывает Линьков. – Имеются?
– Сиськи должны быть большие, – авторитетно заявляет Барбузов, поглаживая себя по груди. – В противном случае нет никакого смысла.
– Какие большие? – спрашивает Удуев. – Такие?
– Вот пошляки, не знаю. – Цветков вскакивает и убегает в туалет.
– Не знает, – разводит руками Линьков.
Разговор заходит о новой подруге Линькова.
– Хорошая женщина, – говорит Тарас. – Только все время молчит и зверем смотрит. Как будто я у нее девственность отнять желаю. И убежать.
– Вот это самое твое, Линьков, – замечает Гусь. – Отнять и убежать.
– Неужто до сих пор не отобрал? – смеется Порше.
Кот издает, наконец, утробный страдающий рев. Назар немедленно отвлекается от работы:
– Э-э, не трогайте кота! Пустите его, черти, он есть хочет!
– Вот у меня был кот, чистое золото, – говорит Линьков.
– Тот, которого на валюту натаскал?
– Стоп, – удивляется Гусь. – Как это, кота на валюту?
– Ну, расскажи уже, Тарас, милиции. Дело прошлое, а ему, глядишь, в работе пригодится.
Линьков звонко шлепает карту о стол:
– Ладно, начальник. Для общего развития твоей оперативной фантазии. Положим, есть у меня круглая сумма, ну, пусть в долларах. И надобно мне ее выгодно вложить, по-хозяйственному, в рост, так сказать. Ну, нахожу состоятельного продавца какой-нибудь стоящей вещицы. По объявлению в газете. Прихожу к нему и на эти самые доллары покупаю эту самую вещь. Уловил? Вложение сделано.
Молчание.
– Не понимаю, – взбрыкивает Удуев. – И при чем тут кот?
– Кот – это главное. Потом, когда хозяин уходит, я – уж пардон, гражданин начальник, – наведываюсь к нему обратно. Но уже с котом. – Линьков делает выразительную паузу. – Пускаю кота, и в считаные минуты он отыскивает все мои баксы. Не нарушая, заметьте, порядка в квартире.
– Что за ерунда! Как кот может отыскать доллары в незнакомой квартире? Почему кот?
Порше не может больше сдерживать смех:
– Да он эти доллары валерьянкой смачивает!
– Ах… ах, во-от оно…
Я перебираюсь к стойке и заказываю кралнап, как обычно.
– Я, пожалуй, с тобой выпью, – говорит Назар и наливает себе пятьдесят граммов водки.
– Хороший сегодня день? – спрашиваю я.
– Да. Во всяком случае, лучше вчерашнего.
– Дела идут, еще не вечер.
– Еще не вечер… Но если судить по тому, что творится в городе, вечер не за горами. Как бы не пришлось прикрыть лавочку.
– Ты будешь работать до конца.
– До своего? – усмехается Назар. – Шутки шутками, а тучи сгущаются, и я не удивлюсь, если завтра начнется бойня.
– Не начнется. Выборы на носу.
– Я думаю, как раз из-за выборов…
– Плевать.
– Хм. – Назар со вздохом выпивает свою водку и спрашивает: – Это правда, что ты надумал жениться?
– На ком? – давлюсь и одновременно изумляюсь я.
– На Кристине. Твоя мать сказала моей жене, что ты сделал ей предложение и она согласилась. Я был удивлен. Но ежели это так, то мое мнение ты знаешь: Кристина девушка завидная и будет для тебя…
Я решительно обрываю его:
– Это вранье!
– Ошибка, – мягко поправляет Назар и грустно подытоживает: – Жаль.
Между тем продувшийся в буру Кизюк уже травит байки под дружный хохот собутыльников:
– …ну вот, в жуткий мороз ночью приплелся домой в таком виде, что перепутал двери, и вместо парадного стал ломиться в мусоропровод. А дверь туда заперта. Дергал, дергал, ну и врезало ему спьяну, что это жена, сука, дверь заперла. Специально! Ну, не соображает же ничего. Но как-то же надо ей сказать, чтоб открыла. А у них там пожарная лестница прямо между окон. Ну, он и полез по ней, сказать, чтобы двери ему открыли. А жена тем временем с тещей и тестем телевизор смотрит, спиной к окну, и с напряжением, поскольку банный день, пятница, ждет, как он с минуты на минуту в дверь постучит. А тут, братцы мои, – стук в окно. Они медленно так поворачиваются. И что видят? Метель, фонари и – зять. В фонарном свете. Рукой машет и чего-то там вопит, разоряется. А у них, на секундочку, третий этаж.
Вокруг начинается истерика.
– Ветки ходуном, фонарь болтается, свет такой, страшненький. И в этом всем – зять: рот разевает, без звука, шапки нет, волосы, в окно смотрит. Ну, немая сцена. Они на него таращатся, он на них. Ужас! Через пару минут за головы схватились, шубы посрывали и вниз. Ну а он озверел от холода, орать устал, плюнул, скатился вниз, схватил такси и был таков. Они на улицу вывалили – а нет никого. Снег, пурга. Пусто!
– При-ви-де-ние-е! – доносится рыдающий голос Порше.
Исполненный спокойствия и вселенской иронии Кизюк невозмутимо прихлебывает из стакана. Смеются даже незнакомые люди. Смеемся мы с Назаром. Только Удуев сидит набычившись, вперив кинжальный взгляд в жизнерадостно хохочущего Линькова. Наконец, его прорывает.
– А ведь на нашем участке два случая было, – отчетливо говорит он.
– Чего?
– И оба раза никаких улик на ограбление. Только следы кошачьи на серванте. – Удуев резким движением хватает Линькова за ворот. – А котов у потерпевших не было. Не держали они котов!
– Так это когда было! – Линьков чарует Гуся дружелюбной улыбкой, не пытаясь вырываться из цепких лап милиционера.
– Все-таки не утратил ты, Серега, поэтический дух! – кричит Кизюку Назар, вытирая слезы. – Твои стихи до сих пор у меня! Забыл? – Он показывает аккуратно переплетенную книжицу. – Смотри-ка, ручная работа. Это тебе!
– Издай, когда я умру, – отмахивается Кизюк. – «Стихи моего мертвого друга». – Он ухмыляется и сдает по новой. В волосах у него застрял пух.