«Вот, милочка, если положишь этот амулет под подушку, тебе приснится твой жених». Глеб с осточертением взглянул на престарелую синеволосую даму, сующую какую-то бирюльку в сумочку томящейся рядом с нею крупной девы пограничного возраста, – и решительно направился к бару. По пути ему показалось, что в дверях промелькнула фигура Кругеля. Глеб свернул в дом. Внутри было не менее многолюдно, чем снаружи. Огромный зал освещался такими же фонарями, какими блистал сад, создавая ощущение единого целого, только вместо небес пространство перекрывалось узором массивных консолей на темном потолке.

Протолкавшись к широкой беломраморной лестнице и не увидев Феликса с ее высоты, Глеб бесцельно прошел в глубь дома через распахнутые полупрозрачные двери и почти сразу заплутался в дворцовом множестве холлов, комнат, лестниц, дверей и переходов.

В какой-то момент он обнаружил, что оказался один в пересечении полутемных коридоров и что отовсюду, где бы он ни находился, за ним наблюдают спокойные глаза осанистых мужчин и пышных дам в высоких париках, беспечные глаза мертвецов, скучающих на этом свете: Феликс славился своей коллекцией старых портретов. Глеб задержался перед одним. Глядя на изображенного на нем молодого человека в сиреневом камзоле с каким-то небывало пышным фазаном в руках, он поймал себя на том, что в цепком взгляде этого когда-то, видимо, жившего юноши он видит бездну, которая притягивает, как земля с высоты небоскреба.

Он нахмурился и пошел было по направлению к выходу, как вдруг откуда-то сбоку послышался сдавленный всхлип:

– Глебушка-а…

Из приоткрытой двери, ведущей в какую-то темную каморку, высунулась лохматая голова Линькова. Пораженный Глеб не мигая уставился на него.

– Это я, Глебушка, – елейным голосом уточнил Линьков и крадучись выбрался из засады. – Я. Не узнал, что ли? – Поглядывая на Глеба виноватыми глазами, он принялся отряхивать рукава своей камуфляжной куртки. Потом пожал плечами, покашлял и оглянулся. – Это хорошо, что ты один. То есть, я хотел сказать, хорошо, что ты… один. Я тут едва не испарился. Жара такая, уфф… Топят они, что ли?

Глеб сунул руки в карманы и, не промолвив слова, приблизился к Линькову, рассматривая его, как экзотическое растение в оранжерее.

– Представляешь, – промямлил Линьков, – у меня от этого шума мигрень началась. Лет пять не было, а сегодня, от этого шума… И в туалет очень хочется. Ты не знаешь, где у них туалет?.. Странное место. Лабиринт, бурелом, музей какой-то, а не дом. Как они тут живут, не понимаю. Зачем людям такие хоромы? Заблудиться можно.

– Ты откуда здесь? – спросил наконец Глеб. – Ах да! Судя по комбинезончику, ты на спецзадании. Ликвидация очагов избыточной роскоши.

– Да вот, понимаешь, войти-то вошел – у них тут система охраны пустяковая, – и вдруг… понавалило народу… – Линьков мелко хихикнул. – Ты бы знал, как я рад тебе, как рад!.. Что у них за торжество такое, а? Должно же оно когда-нибудь кончиться.

– Ты хоть соображаешь, к кому забрался?

– К кому?

– По-моему, это очень важное лицо.

– По-моему, тоже, – вздохнул Тарас и суетливо размазал пот, струящийся по щекам. – Но вот, бес попутал. Что же делать, Глебушка, что теперь делать?

– Вероятно, сидеть и ждать наступления утра. А потом драпать тем же ходом, по которому вполз.

– А может, ты меня как-нибудь, каким-нибудь образом… а?

– Ну уж нет, я тут вообще случайный гость. И сейчас ухожу.

– Жрать охота. Я весь день ничего не ел.

– Это ничего. Умирают от жажды. А она тебе не грозит, поскольку туалет вон за той, кажется, дверью. И пожалуйста, – Глеб поморщился, – не делай из меня сообщника.

– Что ты, Глебушка, – прошипел Линьков в елейном тоне, который взял с первой минуты.

Глеб задумчиво кивнул и пошел прочь. Вслед ему прошелестело:

– Просто очень рад, такая неожиданность, рад тебе…

Глеб свернул за угол и двинулся в бар.

Возле бара к нему прицепился кудлатый англичанин с глазами сенбернара. На нем был фиолетовый пиджак и желтые брюки. Его звали Албин. Ему было тридцать или сорок лет, он очень долго извинялся за то, что задел Глеба локтем, когда тот пригубливал водку с соком. В конце концов, Глеб поклялся матерью, что не держит на него зла, и тогда англичанин принялся описывать свои впечатления от русских ночных заведений. Он также очертил перспективы рубля в контексте растущего доллара, рассказал, чем кормит кота, взятого им на помойке, а также – как он умеет экономить на бонусах и почему ему нужно участвовать в строительстве общины для больных синдромом Дауна в далекой Киргизии.

На все это Глеб заинтересованно цокал языком и маялся. Как-то незаметно к ним присоединились человека три-четыре. Один из них обнял Албина за острое плечо и, не выпуская, стал с чем-то поздравлять. Он также сообщил, что англичанин успешно руководит довольно большим инвестиционным фондом в России, хотя год назад даже не владел русским языком. Именно тогда его, единственного сына состоятельного шотландского филолога-руноведа, командировали за рубеж, в Россию, в Кузбасс, к шахтерам, определять приоритеты будущей реструктуризации отрасли. Вернулся он через месяц с четко выверенной документацией, правда, опухший и немного заторможенный; по-русски знал по-прежнему мало и через слово твердил – «чуть-чуть». А теперь шпарит, как на родном. «Чуть-чуть», – повторил Албин, обращаясь к бармену, и все рассмеялись.

Глеб подивился, как такой несерьезный на вид человек может управлять финансовой компанией, и, заказав новую порцию водки, стал мягко дрейфовать от неожиданных знакомых, которые в шутку гадали, можно ли акционировать профсоюзы.

– О, Гльеб, я не знаю, кем ты работаешь. – Англичанин потянулся за ним, как пес за поводком.

– Я не работаю, – радушно ответил Глеб и двинулся к выходу.

– О, я тоже не работаю. Фондовый рынок весь упал, совсем весь. Мне нет работа, – не отставал англичанин. – Мой друг, Хью Ньюфелд, говорит: либо бизнес, либо политик, либо алкоголь. Он выбирал алкоголь. Он пишет для фильм, тоже не работает. Сидит дома и бум-бум-бум – пишет на компьютер. Я читал: э-э, много женщин, много кровь, мало русский души, мало Достоевский, понимаешь? У меня в Йоркшир много читал Достоевский. У моего отца много русские книги. Он учил русский язык, но даже не был в России. Здесь очень холодно зимой, совсем другой мир.

Глеб отметил, сколь непринужденно цепляет зануда тему за тему без всякого намерения на чем-нибудь задержаться.

– Здесь такой сильный контраст, очень волнительно. Может быть, скоро начинают стрелять? Все боятся. Хью Ньюфелд, мой друг, забирали автомобиль прямо на дворе, просто так. Это как революшн. В моем доме не чистят в подъезд, просто так, люди писают прямо в лифт. Мне уже говорил про бунт и… такой протест. О, русские очень сложный натур.

– Ну да, ну да, – пробурчал Глеб, пробираясь через толпу. – Кой же черт заманил тебя на наши просторы?