Во-вторых, падение эффективности политических технологий в Российской империи и исчерпание роли культуры как сигнальной системы неизбежно вели к нарастанию межсистемного и внутрисистемного хаоса. «Северная Пальмира» зашаталась. На психоисторическую арену вышли разрушители – интеллигенция, разночинцы. Элемент принципиально внесистемный, яро враждебный порядку «русской власти», социогенетический чуждый народу – и отрицаемый им.

В-третьих, динамика Русской цивилизации расслоилась на полностью разобщенные процессы. В одном наша страна шествовала от победы к победе. Казалось, еще немного – и она избавится от клейма «вечно отстающей», вырвавшись в лидеры глобальной гонки. А в другом – энергомашина Русской цивилизации работала уже не на износ, а просто за гранью техники безопасности. Как паровоз, давление в котле которого уже зашкалило за красную черту манометра. Беспредел власти по отношению к народу породил ответную волну. Две волны наложились друг на друга, вошли в резонанс. И потому после революции простой народ (почитайте-ка воспоминания современников) превратился, кажется, в стаю неимоверно жестоких, немилосердных, хамских животных.

Чтобы понять это, взглянем на кризис «Северной Пальмиры» с психоисторической точки зрения. «Генокод» национального проекта «Северная Пальмира» был принесен с Запада. Петр Алексеевич вознамерился создать новую нацию – хозяев и обслуги западного государства на просторах бывшего Московского царства. Народ на этой территории он стал превращать в «популяцию русских просторов», в ресурс, в рабочий скот и пушечное мясо для Петербургской империи. И Романовы сумели выполнить эту часть плана! Их «севернопальмирская» империя всегда стремилась на Запад, была привязана к нему политически, экономически и культурно. Даже житейски – и то привязана. Романовы зачастую действовали и воевали не в интересах русского народа, а во имя всей Западной цивилизации. Запад для «северных пальмирцев» казался раем, землей обетованной. Там хорошо жить, офигительно кутить, приятно отдыхать, шикарно тратить бабки.

И вдруг с начала 1860-х годов становится ясной страшная для элиты России мысль: их империя Западу не нужна. Более того, сколько-нибудь устроенная, динамичная и цивилизованная Россия для него просто опасна. Крымская война и переориентация английского импорта сырья на нероссийские источники, активное противодействие британцев русской экспансии на Ближнем и Дальнем Востоке, в Средней Азии и на Балканах – это лишь некоторые признаки отторжения романовской России Западом. Оказалось, что никто не ждет нас на западном «празднике жизни», что два с половиной века всех усилий петербургской элиты «вписаться в Европу» пошли псу под хвост.

Наступает прозрение Александра Третьего, открывшего, что у России, оказывается, есть только два верных союзника – ее армия и ее флот. Именно при отце Николая Второго стала стремительно русеть наша культура. Она вдруг занялась поисками глубинных основ Святой Руси, нравственных основ русской народной жизни. Лесков, Достоевский, Тютчев и Фет – они из этого времени! Равно как Саврасов и Левитан, Серов и Нестеров, Мусоргский и – как это ни парадоксально – Чайковский. Одновременно с императорской фамилией крупнейшие деятели русской культуры вдруг перестали быть европейцами по духу, превратившись в настоящих русских. Европа теперь для них прекрасна – но чужда. Об этом пишут в своих письмах Тургенев и Герцен, Леонтьев и Достоевский.

В итоге Русская цивилизация, конечно, получила образцы глубочайшего проникновения в сокровенные смыслы и снятие «тайных печатей». Вот только не смогла наша великая культура дать русским того, в чем они больше всего нуждались – энергетики. Как сокрушался Константин Леонтьев, в центр культуры стали всякие «маленькие» и «лишние» люди, карикатурные уроды, слабовольные неврастеники, а никак не волевые и энергичные герои. Не родилось образов, завораживающих, трогающих сердце, образов, с которых захотелось бы «делать жизнь». Да, произведения культуры последнего полувека Российской империи навсегда останутся в сокровищнице мировой культуры. Титанов русской литературы продолжат читать даже тогда, когда сами русские сгинут с психоисторической сцены. Однако даже та великая культура не смогла открыть каналы поступления высшей энергии в русское общество. Могла. Может быть, даже хотела. Но не успела.

Она открыла другой канал. Но уже для другого общества, иного мнения и других обстоятельств. А дальше, оказавшись в безраздельном одиночестве, власть вдруг решила договориться с собственным, презираемым и ненавидимым народом. А чтобы договариваться легче, народу облегчили режим содержания. Но не срослось. Почувствовав слабину, народ, вместо того, чтобы сесть за круглый стол переговоров, взялся за вилы и приступил к давно задуманному делу – расправе с барами.

Впрочем, внесем уточнение. Первоначально за дело взялся не народ, а порожденный обрусением «Северной Пальмиры» смутный элемент – интеллигенция, разночинцы. Они первыми в европейской истории применили системный адресный террор в метод политической борьбы. Они процесс запустили, а народ потом втянулся. Имперская же власть, возжелавшая полюбить свой народ, в итоге оказалась у разбитого корыта.

Есть события начала ХХ века, во всей полноте открывающие нам всю глубину болезни, охватившей внешне процветающую Российскую империю. Эти события камня на камне не оставляют от лакированной картинки «земли обетованной», показывая все: и накал взаимного ожесточения внутри расколотого социума поздней Северной Пальмиры, и гнилость режима пополам с его бессилием. О чем мы? О русско-японской войне 1904-1905 годов и последующей за нею Первой русской революции (1905-1907). Та война стала еще и динамитом, взорванным под и без того шатким фасадом страны.

В тогдашнем состоянии России нельзя было воевать. А уж русско-японская вообще была лишней – если такое вообще можно говорить о войнах. К началу ХХ столетия наша империя, получив выход к теплым морям Тихого океана и обзаведясь военно-морской базой в Порт-Артуре (в Китае – если кто забыл), могла спокойно урегулировать отношения с Японией и направить ее экспансию в южную сторону. Перспективы открываются такие, что дух захватывает. К новым южным владениям протягивается Транссибирская магистраль. Нам открывается путь к незамерзающим гаваням Тихого океана – района Земли с впечатляющим экономическим будущим, района будущих экономических чудес и стран-«драконов». Русские становятся одной из ведущих сил в Азиатско-Тихоокеанском регионе, получают отличные базы для Тихоокеанского флота. Огромные просторы Тихого океана с мириадами островов лежат перед нами.

Мы на тот момент остаемся в более или менее нормальных отношениях с Японией. Договорившись о разделе сфер влияния в Корее, русские сохранили право бункеровать свои военные корабли в Нагасаки. У нас была возможность наладить совместные действия с японцами. Ведь они ненавидели еще одного охотника на господство в Тихом океане – Соединенные Штаты. Ведь японцы не простили им унижения 1853 года, когда пароходо-фрегаты коммодора Перри навели на них бомбические пушки и вынудили признать открытие Японии для американского капитала.

А всего-то и надо было для великого будущего, что сохранить нормальные отношения с Токио, полюбовно разграничив сферы влияния в Корее. И что же? Все погубила алчность и близорукость правящей верхушки в Петербурге!