– Могли бы они, видишь, за семь дней захватить всю нашу землю! – возмущался он. – Чего же не захватили, а вместо этого сами платят дань? Зачем, если мы столь ничтожны?

Патрикий Феофан принял киевлян любезно – то есть улыбался во все полное лицо и сразу предложил сесть. После знакомства со Стефаном даже этот толстяк, по-прежнему благоухающий чем-то сладким, показался Асмунду если не приятным, то не таким противным, как в прошлый раз.

– Надеюсь, вас не слишком смутил суровый прием, который оказал вам богохранимый Стефан август! Ведь русы в державе ромеев известны как люди весьма воинственные и несдержанные.

– Вы сами убедились, что это не так! – сердито ответил Асмунд. – Я был очень, очень сдержан, когда слушал эти напрасные поношения моему князю!

– Я заметил это. – Феофан улыбнулся с доброжелательством, которое Асмунд посчитал бы подлинным, если б мог верить в дружбу греков.

– Но если вы и правда думаете, что мы не умеем сражаться ни пешком, ни верхом и что у нас нет морских кораблей, то почему же ты предлагал нам поход на каганат?

– И я по-прежнему предлагаю вам поход на каганат, – вновь улыбнулся Феофан. – Иные из наших августов не верят, что из вашего участия в деле может выйти толк…

– В каком деле?

– Сейчас я поведаю вам очень важную тайну! – вертя в пухлых пальцах писчую палочку, Феофан навалился грудью на стол, будто пытаясь приблизиться к гостям. – Дайте клятву, что сохраните ее, каков бы ни был исход наших переговоров.

Чуть ли не впервые за все время знакомства Асмунд взглянул ему в глаза. Глаза у Феофана были как у человека умного и понимающего всю суть дела, о котором зашла речь. И Асмунд наконец увидел в нем не странную тварь, которая утратила право называться мужчиной, но так и не стала женщиной, а человека, пусть и с некой неприятной особенностью. Ум ему не отрезали вместе с мужской снастью. Ну, ладно – нам же к нему не свататься.

– Я призываю Перуна в свидетели, что буду молчать о вашей тайне, – Асмунд поцеловал свой меч, приложил его ко лбу и к каждому глазу по очереди. – Если только она не повредит моему князю.

– Ему она пойдет на пользу! Роман август повелел на будущий год стратигу фемы Херсон совершить поход на Боспор Киммерийский и восстановить власть Василеи Ромеон на ее исконных землях. Нам повелевает это сделать сам Бог, ибо в Хазарии в последние годы стали утеснять христиан, и пришла пора защитить Божье дело и показать кагану мощь нашей державы. Но часть наших сил по-прежнему скована войной с сарацинами в восточных фемах и на островах, поэтому августы решили позволить принять участие в походе и вам. Это поистине милость, и ты поймешь это, когда немного поразмыслишь. Вы захватите один или два города, скажем, Таматарху[14], и вам будет легко это сделать, ибо военные силы Херсона отвлекут войско кагана на себя. Вы возьмете богатую добычу, которой сможете распоряжаться по своему усмотрению. И тем докажете сразу две вещи: что Стефан август напрасно так низко оценил вашу воинскую доблесть и умения, а еще то, что вы готовы быть верными друзьями Романии. Ты, кажется, сказал на том обеде, что битвы покажут, кто чего стоит? Когда вы докажете это делом, не останется препятствий к заключению договора о торговле на хороших условиях. Возможно, тех же, какие были в последние тридцать лет.

Феофан наклонил набок голову с красиво уложенными кудрями и вгляделся в лицо Асмунда, ожидая ответа на свою речь. Но посол помедлил. В изложении патрикия дело выглядело очень привлекательным: верная победа с опорой на греческие силы, добыча из богатого торгового города, а заодно и случай доказать, какими грозными противниками и полезными союзниками могут быть русы…

И этот пьяный червяк в красных башмаках убедится, что все его поношения были ложью до последнего слова!

– Раз уж ты заговорил о стоимости, – вступил в беседу Вефаст, переглянувшись с Кольбраном. – Не нужно объяснять, что подготовка к походу приличного войска стоит денег? Как у нас говорят, «на паруса». У нашего князя сейчас с деньгами не очень хорошо, поскольку торги Константинополя нам пока недоступны…

– Деньги будут, – кивнул Феофан. – И на паруса, и на веревки, и… что там еще бывает на кораблях? От вас потребуется лишь доблесть и верность делу ромеев и Христа.

– В этом у нас нет недостатка, – заверил Вефаст. – Правда, Асмунд?

– Эльга! – В избу заглянул Ингвар. – Где ты застряла? Ты что, не одета еще?

Красный кафтан с отделкой синим шелком и серебряными полосами тканой тесьмы через грудь сшила и прислала в подарок еще лет пять назад его мать, хольмгардская королева Сванхейд. Теперь кафтан уже был узок ему в плечах и в груди: Ингвар продолжал расти как вверх, так и вширь. Ута говорила, что Мистина тоже, хотя этому-то куда?

Совка, челядинка, стояла возле разложенного на ларе убруса, выражая готовность одевать госпожу, но Эльга беспомощно застыла возле укладки, где на боках и на крышке развесила несколько платьев: варяжских и греческих. Греческих платьев у нее было два, и оба из подарков Мальфрид. Раньше она с удовольствием носила их, но после переворота ей было немного стыдно показываться в дарах золовки, с которой так нехорошо обошлись. Поэтому она надевала варяжские платья – из шерсти, и привезенные из дома в числе приданого, и сшитые здесь, выкрашенные и отделанные собственными руками. Но сегодня такой случай – прибывает плесковская родня! Не очень-то удачливой в замужестве дядя и братья посчитают ее, если увидят, что она все еще ходит в одежде из родительского дома! Впрочем, свое приданое она получила такой ценой, что поневоле приходилось его уважать.

Жатва уже миновала, прошли и дожиночные пиры. Поспело льняное семя. Поляне привозили князю свою дань сами: благо недалеко. На Олегову гору тянулись телеги с мешками обмолоченного зерна, Эльга и челядь принимали привезенное и распределяли по клетям. Самое время: прошлогодний хлеб вышел, оставалось только просо на кашу. И опять Эльге целыми днями было некогда присесть. До того как она сделалась верховной госпожой над русью и подчиненными ей славянами, у нее оставалось куда больше свободного времени. И тем не менее вид мешков с рожью, просом, пшеницей ее необычайно радовал: урожай оказался хорош, жатве повезло с погодой, никакая порча не нанесла полянским нивам заметного ущерба, а значит, боги не отвергли новых русских князей.

Дело было даже не в том, что они делали: удача князя либо есть, либо нет, и все успехи и провалы – лишь внешнее отражение. Тусклое золото жита в мешках было плодом ее, Эльги, удачи, и поэтому она с таким гордым видом запускала руку в мешок, будто хвалилась сокровищами собственной души.

Однако мир, за который теперь отвечали Ингвар и Эльга, был куда шире, чем даже нивы всей Полянской земли. Один за другим возвращались послы, весной отправленные к двум десяткам князей славян и руси, которые были когда-то подчинены Олегу Вещему или состояли с ним в союзе. Теперь, когда власть в Киеве перешла в руки другого рода, все прежние договора считались разорванными и их требовалось восстановить.