Я посмеялся вместе с ними, показывая, что умею ценить уместную шутку.

Шон тем временем двинулся в сторону моста. С моего места было видно, что переброшен он через узкий ручей, не достигая в длину и сорока футов.

– Девушка пробежала как раз этим проулком примерно в это же время вчера вечером, – объяснил я. – Шел дождь, а она, возможно, говорила на бегу по мобильному телефону.

– Как она выглядит? – поинтересовалась одна из женщин.

– Лет семнадцати, пяти с половиной футов ростом, – принялся описывать я Анну, – худенькая, с короткой светлой стрижкой. Мы думаем, что, пока она пыталась кому-то дозвониться, другая машина могла подобрать ее.

– В котором часу мы вчера вернулись? – обратилась женщина к старику.

– Но мы ведь здесь даже не присели, потому что лило как из ведра, – сказал тот. – Устроили себе праздничный ужин под крышей.

– Точно. Мы вообще не выходили из дома, – подтвердила вторая женщина.

Я слушал их и при этом не сводил взгляда с Шона. Он уже стоял на мосту, по обе стороны которого высились фонарные столбы, и, перегнувшись через правое ограждение, смотрел вниз.

– И вы вообще ничего не слышали? – продолжал расспрос я. – Никаких необычных звуков?

– Неа. Только у нашей Милдред жутко разыгрались в брюхе газы. – Старик указал на женщину слева от себя, и все снова захихикали.

– Да еще эти треклятые псы, – добавила Милдред.

– Какие псы? – спросил я.

Вместо нее ответил мужчина:

– Они сегодня целый день возились без конца, то лаяли, то визжали, будто дрались из-за чего-то. Только недавно утихомирились.

– Где?

Старик указал в сторону Шона. Я повернул голову. Он теперь перешел на другую сторону моста, но так же перегнулся через перила, вглядываясь в темноту. Потом Шон закричал:

– Идите сюда! Идите сюда!

Я подбежал к нему.

– Там, внизу, – сказал он, когда я встал рядом. – Кажется, внизу что-то есть.

Я направил туда луч фонарика. По покрытому гравием дну журчал ручей, не превышавший, наверное, шести дюймов в самом глубоком месте. Вдоль берега, ближе к дальнему концу моста, виднелось нечто более светлое, чем земля и кусты.

Я провел лучом вдоль предмета. Он выглядел как ступня. Потом высветилась нога, обнаженная до колена. Неестественно вывернутая нога. Но я не смог бы больше ничего разглядеть, не спустившись туда.

Первым с места двинулся Шон, однако я ухватил его за руку и велел:

– Оставайся здесь.

– Я хочу посмотреть. Вдруг это…

– Оставайся здесь, – повторил я жестче.

Я добежал до оконечности моста, срезал путь вниз через кусты и высокую траву, которой порос берег. Дважды чуть не упал, когда подошва ботинка заскользила на старой пивной бутылке или банке. Я проложил путь к откосу основания моста, направляя луч фонарика перед собой.

Это было тело. Обезображенное тело.

Судя по первому впечатлению, оно принадлежало молодой женщине с короткими светлыми волосами. В той же одежде, какую я видел на Анне прошлым вечером. По крайней мере, сохранилась бо́льшая ее часть.

Но от линии талии и ниже тело оказалось оголено.

Девушка лежала на боку, ногами к ручью. Я осветил лицо, и теперь у меня не оставалось сомнений, что ее я обнаружил в своей машине вчера вечером, когда вернулся из «Иггиза».

– Боже милостивый, – едва слышно прошептал я.

Телефон, лежавший в кармане пиджака, внезапно ожил и завибрировал. Будто кто-то приложил контакт дефибриллятора к моему сердцу.

Я достал сотовый, едва не выронил его рядом с трупом и поднес к уху, не успев даже посмотреть, кто звонит.

– Алло, – сказал я.

– Ты оставил сообщение, – раздался раздраженный голос Огастеса Перри. – Чего тебе надо?

– Я связывался с тобой по другому поводу. Но теперь главным стало нечто совсем иное.

Женщина смотрит в окно и видит, что их мальчик вернулся домой. На самом деле, конечно, уже не мальчик. Он теперь настоящий мужчина. Но разве матери не всегда воспринимают сыновей как своих мальчиков?

– Я всего на пару минут, – сообщает он, входя в дверь. – Пришлось мотаться всю ночь и тушить пожары, но я еще не закончил. Хотел лишь узнать, как он там.

– Взвинчен до предела, – отвечает женщина.

– Ты дала ему что-нибудь?

– Нет, но, видимо, придется. Ему необходимо спать.

– Я делаю что в моих силах, – говорит он. – Скоро все уладится.

Его мать с сомнением качает головой:

– Вначале у нас имелась одна большая проблема, а из-за тебя их стало две. – Она хочет что-то добавить, но прикусывает губу.

Впрочем, он и так знает, о чем пошла бы речь. Если бы не он, у них сейчас вообще не было бы проблемы в подвале дома.

– Говорю же тебе, что сумею справиться. Есть пара дел, которые можно завершить еще до утра.

– Да уж, заверши, будь любезен. У меня такое чувство, что мы сидим на пороховой бочке. Ты должен сделать еще один шаг, но, если сделаешь его, непременно наступишь на мину. – Женщина вздыхает. – У тебя одна за другой рождаются бредовые идеи.

Сын устало опускается на стул за кухонным столом.

– Боже! Я лишь хочу, чтобы все пришло в норму. У нас же никогда и ничего не было нормальным.

– У некоторых людей жизнь так и не становится нормальной, – произносит она. – Так уж у них выходит. – Она осматривает комнату, но на самом деле ее взгляд устремлен куда-то дальше. Больше себе, чем сыну, женщина говорит: – Мы все тут как заключенные в тюрьме. Я уже столько лет не ездила в отпуск.

– А у меня вообще нет никакой жизни, – вторит он. – Это все омрачает. Не удивительно, что она меня бросила.

– Она так или иначе была тебе не парой. – Для матери ни одна девушка не подходит для сыночка. – Что именно она сказала?

– На самом деле она не сказала ничего. Просто оборвала все. Но я знаю причину. Она почувствовала: что-то здесь не так. Я ведь даже не мог привезти ее сюда, чтобы познакомить с тобой. Пришлось организовать встречу в кафе. Понятно, ей показалась странной полная недоступность этого дома.

Женщина прикладывает ладонь ко лбу. Уже поздно, и она предельно утомлена.

– Тебе нужно тревожиться о куда более серьезных вещах. Найди девушку, а потом того парня. Сделай так, чтобы он не смог причинить нам вреда.

– Знаю. Тебе не нужно постоянно твердить мне об этом.