Сара добралась до отеля под утро, усталая и потерянная, и, прежде чем подняться в номер, заказала в баре сухое мартини. Пригубив напиток, она огляделась. У окна стоял мужчина с бокалом шампанского в руках. Уличный свет преломился на хрустальной грани, превратив шампанское в жидкое золото. Сара не смогла удержаться; это был бы отличный снимок: "Одиночество в пути".

Она достала из сумочки маленький фотоаппарат и щелкнула затвором. Мужчина резко обернулся и направился к ней.

Сначала Сара не узнала героя снимка, а когда поняла, кто это, зарделась от стыда.

— Извини, пожалуйста, — проговорила она. — Я не сдержалась. Свет, твоя спина, бокал...

— О чем ты говоришь?.. Быть застигнутым объективом Сары Миллер для меня огромная честь.

— Что ты здесь делаешь?

— Я только что приехал. Знаешь, вся моя жизнь сплошное кочевье. Ты так расхваливала этот отель, что я решил попробовать в нем остановиться.

— Я даже не знала, что ты уезжал.

— Ты ведь мне не звонила. Откуда же тебе было знать?

— Завтра... я уезжаю.

— Возвращаешься в Париж?

Сара уклонилась от ответа.

— Мое приглашение остается в силе. Я буду очень рад видеть тебя на моем ранчо Сан-Хорхе. Не знаю почему, но мне кажется, что колумбийский воздух пойдет тебе на пользу.

Художница пригласила Хермана за свой столик. Она и вправду ему обрадовалась. Хотя они были едва знакомы, Херман Наранхо производил впечатление надежного человека, искреннего и сердечного.

— Ты живешь на ранчо?

— Хотел бы, но не получается. Знаешь, Сара? Все мы рабы своего успеха. Иногда я страшно устаю от всего этого. Смешно, правда? Хочется вернуться на родное ранчо, доить коров и выращивать лошадей.

— Так что же не вернешься?

— Теперь слишком поздно. Я сел не на тот поезд, и с него уже не сойдешь. Я не готов к переменам.

— У тебя есть семья?

— Моя жена... точнее, бывшая жена — птица совсем другого полета.

— Что это значит?

— Она решила полностью изменить свою жизнь. — В голосе Хермана послышалась затаенная грусть. — А дети вполне счастливы в Майами.

— Ты говоришь о своей бывшей жене, о детях... А как же ты сам?

— Я? О своих романах я предпочитаю не говорить.

— Ты несчастлив?

— А кто счастлив в этой жизни, Сара? Лучшее, что мы можем сделать, — это забыться хотя бы на время, и именно это я тебе и предлагаю. Что скажешь?

— Не могу. Но я тебе очень благодарна за приглашение.

— Еще мартини?

— Почему бы и нет?

Изнуренный бессонной ночью официант принес им коктейль и шампанское.

— Ты слишком молод, чтобы быть таким одиноким, — заметила Сара, надкусив оливку.

— Сорок восемь лет — очень много для такой напряженной жизни. Но ты совсем не рассказываешь о себе.

— Если, по-твоему, сорок восемь лет — очень много, что ты скажешь о той, кому вот-вот исполнится шестьдесят? Я просто усталая, никому не нужная старуха. Фотографии выпили все мои силы. Отняли мою жизнь.

— Ты не удовлетворена?

— Не смеши меня. Никакого удовлетворения не существует. Нас всегда что-то терзает. Угрызения совести, например.

— Сара... Тебе явно пора что-то делать со своей жизнью.

— Поехать в Колумбию?

— А почему бы и нет? Тебе там будет хорошо. Мое ранчо в твоем распоряжении. И репортаж получится просто восхитительный. Там такие деревья: сейбы, саманы, ярумо... И река Ла-Вьеха.

— Звучит прекрасно.

— Это и вправду прекрасно, — поправил Херман. — Ты словно возвращаешься в детство. Представляешь, девочки плетут венки из гуамы. У меня в поместье школа для детей работников. Они и тебя научат.

— Гуамы? — Сара засмеялась, вообразив себя с огромным венком на голове. Нет, это уж слишком.

— Ты тоже могла бы научить их чему-нибудь. Например, фотографировать. Испанский у тебя великолепный.

Сара глядела на собеседника поверх пустого бокала. Ей хотелось выпить еще. Херман опять заказал шампанского.

— Сара, иногда жизнь делает нам подарки. Надо научиться их принимать. Десять тысяч гектаров дивной природы у твоих ног. Ну же, соглашайся.

Художница несколько мгновений помедлила с ответом.

— Хорошо. Я полечу в твой рай... Как, ты говоришь, его называли индейцы?

— Киндио.

Бармен ушел. Оставшись наедине, они принялись болтать обо всем на свете.

Карьера, мечты, измены, сумасбродства, одиночество, друзья, молодость, зрелость... Искусство и снова искусство. Книги, города, путешествия, заблуждения, роскошь... По венам Сары струилось мартини, и жилах Хермана пенилось шампанское.

Собеседники решили разойтись, лишь когда окончательно рассвело и в отеле началась пересменка.

В лифте Сара нажала на кнопку третьего этажа. Херман не двигался.

— А тебе куда?

— Туда же.

Двери закрылись, и в кабине повисла неловкая тишина. Лифт остановился на третьем этаже.

— Приехали, — произнесла Сара, просто чтобы хоть что-то сказать.

— Приехали, — согласился Херман.

Наговорившись вдоволь, теперь оба словно онемели.

По дороге к номерам ни один из них не проронил ни слова. Сара вставила в замок карточку и открыла дверь. Херман остановился у двери напротив. Обменявшись на прощание быстрыми взглядами, они ушли к себе. Сара рухнула на кровать, озаренную первыми солнечными лучами.

Вскоре она уже крепко спала и видела во сне море зелени, излучины реки Ла-Вьеха, сейбы и саманы, сотни бабочек, похожих на лепестки экзотических цветов... Она стала совсем крошечной, не больше травинки, затерялась, растворилась в изумрудном море... Одна, две, три... пять... Подняв голову к небу, Сара насчитала двенадцать сияющих радуг... Она была счастлива.

43

Сара задержалась в Нью-Йорке еще на два дня, чтобы повидать брата и посетить могилу родителей. Спешить было некуда. Она определилась с планами на ближайшее будущее и готовилась пуститься в головокружительную авантюру.

Херман Наранхо уехал из отеля на следующий день, рано утром, оставив Саре короткую записку и визитку с телефонами.

Милая Сара.

Сан-Хорхе ждет тебя. В поместье все готово к твоему приезду. От тебя требуется только сообщить моему секретарю дату прилета. На карточке есть все необходимые телефоны, в том числе мой (на случай, если ты его забыла).