места здесь для этого нет. Если бы он получше соображал, то понял бы, что тут негде. Некогда и негде. Триста франков! Что за люди эти американцы!»

Стоя на бетонном перроне возле своего багажа и сквозь пелену снега глядя вдоль рельсов на головной прожектор приближавшегося поезда, мистер Уилер думал, что забава обошлась ему очень дешево. В сущности, кроме платы за обед он потратил семь франков на бутылку вина и франк на чаевые. Хотя хватило бы и семидесяти пяти сантимов. Теперь он жалел, что не оставил на чаевые только семьдесят пять сантимов. Один швейцарский франк – это пять французских. Мистер Уилер направлялся в Париж. Он был очень щепетилен в отношении денег, а в отношении женщин – ничуть. Ему уже доводилось прежде бывать на этом вокзале, и он прекрасно знал, что никакого помещения наверху нет. Мистер Уилер никогда не рисковал попусту.

Часть II. Откровения мистера Джонсона в Веве

В станционном буфете было тепло и светло. Деревянные столы лоснились от постоянного протирания, некоторые из них были накрыты скатертями в красно-белую полосу, некоторые – в сине-белую, и на всех стояли корзинки с солеными крендельками в пакетиках из вощеной бумаги. Деревянные сиденья резных стульев были потертыми, но удобными. На стене висели часы, оцинкованная буфетная стойка располагалась в дальнем конце. За окном шел снег. За столиком под часами двое вокзальных носильщиков пили молодое вино.

Пришел еще один носильщик и объявил, что Симплонский восточный экспресс следует из Сент-Морица с часовым опозданием. Официантка подошла к столику мистера Джонсона.

– Экспресс опаздывает на час, сэр, – сказала она. – Принести вам кофе?

– Если это вас не затруднит.

– Прошу прощения? – переспросила официантка.

– Да, принесите, пожалуйста.

– Благодарю.

Она принесла из кухни кофе, мистер Джонсон посмотрел в окно на снег, кружившийся в свете перронного фонаря.

– Вы говорите на других языках, кроме английского? – спросил он у официантки.

– О да, сэр. Я говорю по-немецки и по-французски и еще на местных диалектах.

– Не хотите ли чего-нибудь выпить?

– О нет, сэр. Нам не разрешается пить в буфете с посетителями.

– Тогда сигару?

– О нет, сэр. Я не курю, сэр.

– Я тоже, – сказал Джонсон. – Мерзкая привычка.

Официантка ушла, а Джонсон закурил сигарету и стал пить кофе. Часы на стене показывали без четверти десять. Его наручные часы немного спешили. По расписанию поезд должен был прийти в половине одиннадцатого; плюс час опоздания – значит, он придет в половине двенадцатого. Джонсон позвал официантку:

– Signorina!

– Чего желаете, сэр?

– Не хотите ли немного развлечься со мной? – спросил Джонсон.

Официантка покраснела.

– Нет, сэр.

– Я не имел в виду ничего дурного. Просто подумал, не составите ли вы мне компанию посмотреть на ночную жизнь Веве? Если хотите, возьмите с собой подругу.

– Мне надо работать, – сказала официантка. – Я здесь на службе.

– Я знаю, – сказал Джонсон. – Но разве никто не может вас подменить? Во время Гражданской войны часто так делали.

– О нет, сэр. Я должна присутствовать лично.

– Где вы учили английский?

– На курсах Берлица, сэр.

– Расскажите мне о них, – сказал Джонсон. – Веселая там была компания, на этих курсах Берлица? Наверное, всякие объятия-поцелуйчики? Много ли там было галантных кавалеров? Со Скоттом Фицджеральдом не доводилось встречаться?

– Простите?

– Я имею в виду, было ли время учебы самым счастливым в вашей жизни? Какого рода команду набрали курсы Берлица прошлой осенью?

– Вы шутите, сэр?

– Разве что самую малость, – сказал Джонсон. – Вы ужасно симпатичная девушка. Так не хотите развлечься со мной?

– Нет-нет, сэр, – сказала официантка. – Вам что-нибудь еще принести?

– Да, – сказал Джонсон. – Принесите мне, пожалуйста, карту вин.

– Хорошо, сэр.

С картой вин Джонсон подошел к столику, за которым сидели теперь три носильщика. Они подняли головы. Все трое были пожилыми мужчинами.

– Wollen Sie trinken[63]? – спросил он.

Один из носильщиков кивнул и улыбнулся.

– Oui, monsier[64].

– Вы говорите по-французски?

– Oui, monsier.

– Что будете пить? Connais-vous des champagnes[65]?

– Non, monsieur[66].

– Faut les connaître[67], – сказал Джонсон. – Fräulein, – крикнул он официантке. – Мы будем пить шампанское.

– Какое предпочитаете, сэр?

– Самое лучшее, – сказал Джонсон. – Laquelle est le best[68]? – обратился он к носильщикам.

– Le meilleur[69]? – переспросил носильщик, который первым вступил в разговор.

– Только так.

Носильщик достал из кармана пальто очки в золотой оправе и заглянул в карту. Провел пальцем по четырем машинописным строчкам названий с ценами и сказал:

– «Sportsman». «Sportsman» – самое лучшее.

– Вы согласны, джентльмены? – спросил остальных Джонсон. Один кивнул. Другой сказал по-французски:

– Сам я не разбираюсь, но много раз слышал про «Sportsman». Должно быть, оно хорошее.

– Бутылку «Sportsman», – сказал официантке Джонсон.

Он посмотрел на цену, значившуюся в карте вин: одиннадцать швейцарских франков.

– Несите две бутылки, – сказал он официантке. – Вы не возражаете, если я подсяду к вам? – спросил он носильщика, который выбрал «Sportsman».

– Садитесь. Вот сюда, пожалуйста. – Носильщик улыбнулся ему, складывая очки и убирая их в футляр. – У джентльмена сегодня день рождения?

– Нет, – сказал Джонсон. – Никакого праздника нет. Жена решила развестись со мной.

– Да что вы? – сказал носильщик. – Может, образуется?

Второй носильщик покачал головой. Третий, видимо, был глуховат.

– Конечно, ничего необычного в этом нет, – сказал Джонсон, – что-то вроде первого визита к зубному или первого нездоровья у девочки, но я расстроен.

– Это можно понять, – сказал самый пожилой носильщик. – Я это понимаю.

– Из вас, джентльмены, никому не доводилось разводиться? – спросил Джонсон. Он перестал коверкать язык и уже некоторое время говорил на хорошем французском.

– Нет, – ответил носильщик, заказавший «Sportsman». – Тут редко разводятся. Есть, конечно, разведенные господа, но их не много.

– А у нас наоборот, – сказал Джонсон. – Почти все разводятся.

– Это правда, – подтвердил носильщик. – Я про это в газете читал.

– Я-то еще среди отстающих, – продолжал Джонсон. – Первый раз развожусь. А мне уже тридцать пять.

– Mais vous êtes encore jeune[70], – сказал носильщик и пояснил товарищам: – Monsier n’a que trente-cinq ans[71].

Остальные носильщики закивали – мол, да, очень молодой.

– И вы действительно разводитесь первый раз? – спросил носильщик.

– Конечно, – сказал Джонсон. – Пожалуйста, откройте бутылку, mademoiselle.

– А это дорого стоит?

– Десять тысяч франков.

– Швейцарских?

– Нет, французских.

– Ну да. Это две тысячи швейцарских. Все равно недешево.

– Недешево.

– Ну и зачем тогда люди это делают?

– Потому что от них этого требуют.

– А зачем?

– Чтобы выйти за другого.

– Но это же глупость.

– Согласен с вами, – сказал Джонсон.

Официантка разлила шампанское в четыре фужера. Они подняли их.

– Prosit! – сказал Джонсон.

– A votre santé, monsier[72], – сказал носильщик.

Двое других подхватили:

– Salut.

На вкус шампанское напоминало сладкий розовый сидр.

– Это в Швейцарии обычай такой – всегда отвечать на вопрос на другом языке? – спросил Джонсон.

– Нет, – сказал носильщик. – Просто по-французски вежливее звучит. Кроме того, тут же Французская Швейцария.

– Но вы говорите по-немецки?

– Да. Там, откуда я родом, говорят по-немецки.

– Понятно, – сказал Джонсон. – Так вы говорите, что никогда не разводились?

– Не разводился. Это было бы слишком дорого. А кроме того, я никогда не был женат.

– Вот как, – сказал Джонсон. – А остальные джентльмены?

– Они женаты.

– Вам нравится быть женатым? – спросил Джонсон у одного из носильщиков.

– Что?

– Вам нравится быть женатым человеком?

– Oui, c’est normale[73].

– Именно, – сказал Джонсон. – Et vous, monsier