Я украдкой взглянула на нее. Она не подсматривала в текст.

– Годы в воскресной школе, – обратилась она ко мне, перестав петь. – На всю жизнь запомнила.

Я проигнорировала ее сообщение и на целый час ушла в себя, прокручивая в голове картинки, как бы я провела это Рождество с Томом. Я подняла взгляд к расписному потолку церкви и начала молиться.

– Господи, – мысленно обратилась я. – Я знаю, что молюсь редко, если не сказать «никогда», но я так хотела попросить: пожалуйста, если Ты существуешь, можно теперь все постепенно наладится? Я знаю, что, наверное, не достойна Твоей милости или Твоего прощения, но мне очень тяжело, и я не знаю, что делать. Пожалуйста, пусть хоть что-нибудь прояснится.

Я крепко зажмурилась.

– Может быть, Ты сделаешь так, чтобы Том написал мне и сказал, что хочет меня видеть? Это же простая просьба, я же не прошу немедленно вернуть его мне. Я понимаю, что на это нужно время, – я сделала паузу, подумав, не добавить ли что-нибудь еще. – И, наконец, если Том меня все еще любит или даже уже не любит, можно мне хоть немножко побыть счастливой? Такое чувство, что я несчастна с самого рождения и ничего не могу с этим поделать. О, и еще мне очень стыдно за весь этот беспорядочный секс, так что прощу прощения и за него, – молилась я. – Знаю, это ужасно, это противоречит всем католическим правилам, и… Ой!

Я вскрикнула, потому что бабушка ущипнула меня за руку своими костлявыми пальцами.

– Не смей спать, – проворчала она. – На нас священник смотрит.

– Я не сплю! – прошептала я в ответ. – Я молилась!

* * *

Отмечать Рождество с бабушкой и дедушкой означало отсутствие любого веселья. Ни тебе алкоголя, ни телепередач, и уж точно никаких сосисок в тесте. Мэгги заправляла кухней и раздавала приказы всем, кто попадался ей на глаза, так что дед предусмотрительно спрятался в сарае, пока глава семейства отправилась на поиски сухого заварного крема.

Диана осталась со своим отцом, а кроме нее в нашей семье больше ни с кем не поболтаешь, так что я лежала в свободной комнате под семью пледами, которыми бабушка меня накрыла перед уходом. Я валялась, поедала одну за другой конфеты Ferrero Rocher и смотрела «Реальную любовь», фильм, над которым я когда-то хохотала до упаду, несмотря на его полную неправдоподобность, но тогда мое сердце еще не было разбито.

Казалось, что хуже уже и быть не может. Мне давно не было так одиноко. Во времена ДТ (До Тома) одиночество не напрягало, потому что я ничего не знала о близости, о том, как это – жить с кем-то одной жизнью, как это – когда тебя любят безусловно, как это – любить, несмотря на всякие «бзики» друг друга. Но ПР (После Разрыва) – это было совсем невыносимо.

Я услышала, как открылась входная дверь, поставила фильм на паузу и затаила дыхание.

– Смотрите, кого я встретила! – прокричала бабушка на весь дом. – Сильвия пришла!

Я прислушалась.

– Это я, всем привет, – тихо сказала моя мать.

– Иди наверх, поздоровайся с дочерью, – велела ей бабушка. – Она там заедает стресс, так что забери у нее конфеты.

Я слышала, как мама поднимается по лестнице, так что притворилась спящей.

– Я знаю, что ты не спишь, Квини. Ты с детства притворяешься, так что я все вижу, – сказала она.

Она села на постель. Я открыла глаза.

– Привет, – тихо поздоровалась я, не желая на нее смотреть.

– Мы вчера толком не поговорили. Как ты, дорогая моя? – мама положила руку мне на ногу. Хотя через все эти пледы я не могла ощущать ее прикосновения, но все равно резко отодвинулась.

– Прости, я знаю, ты не любишь, когда тебя трогают, – сказала она и убрала руку. – Мэгги сказала, что вы с Томом вроде как расстались. Как ты?

Она помолчала в ожидании, хотя знала, что ответа не будет.

– Диана говорит, ты снимаешь комнату в квартире с соседями. Представляю, каково это тебе. Знаешь, если бы у меня было место…

– Все нормально, мам, – вздохнула я, уже устав от этого Рождества.

– Знаешь, страдать не стыдно, – произнесла она. – Не стыдно испытывать боль, Квини.

– Я сказала, все нормально, Сильвия, – повторила я, отворачиваясь к окну, чтобы не видеть, как ее задел тот факт, что я назвала ее по имени.

– Ты сама на себя не похожа, Квини, когда вот так реагируешь, как робот.

Я слышала, как она встает.

– Может, я уже не я, – я закрыла глаза, чувствуя, как подступают слезы.

– Сильвия? – позвала с кухни бабушка. – Можешь спуститься мне помочь? Тут надо индейку полить, а у меня все руки в сыре!

– Ты всегда будешь моей Квини, – сказала мама, выходя из комнаты и закрывая за собой дверь.

* * *

После того, как Мэгги десять минут читала молитву, во время которой дедушка то засыпал, то просыпался, мы должны были бы приступить к Рождественскому ужину под звуки новостного выпуска, если бы не Мэгги, которая решила поговорить обо всех косметических процедурах, на которые она как раз копила деньги и которые собиралась пройти в следующем году.

– …а потом мой доктор – между прочим, замечательный – доктор Эллиот собирается сделать вот что: он уберет жир с моего живота и введет его мне в зад, туда, где он как раз плоский, вот сюда.

Дед поперхнулся индейкой.

– Мэгги, ну мы же за столом!

Бабушка отложила вилку.

– Попей воды, Уилфред!

– Я просто рассказываю! – сказала Мэгги, тыкая вилку в лежавшую на маминой тарелке жареную картошку. – Ты все время молчишь, – обратилась она к моей маме, отправляя украденный кусок картошки в рот.

– О, все в порядке, – пробубнила мама.

– Ты не ешь, Сильвия, – заметила бабушка. – Каждый раз, когда я тебя вижу, ты все уменьшаешься в размерах.

– Так она всегда была миниатюрной. Везет же, – отозвалась Мэгги, толкая маму локтем так, что ее несчастные пятьдесят килограмм чуть не свалились со стула.

– Нет никакого везения в том, чтобы быть миниатюрным или крупным. Вы все прекрасны. В любом размере, – бабушка внимательно посмотрела на меня и на мою тетю. – Но все же, Мэгги, я хочу, чтобы вы с Квини проверили давление. И холестерин, – она взяла вилку и продолжила трапезу.

– Дедушка, мы можем посмотреть по телеку что-нибудь кроме новостей? – спросила я.

Он, наконец, оторвался от экрана и уставился на меня бесконечно долгим взглядом.