Так где же, если пользоваться ленинской дихотомией, больше «азиатского»: до революции или после?

Было бы крайне любопытно посмотреть, как мысль о мобилизации в трудовые армии, принудительном объединении людей в кооперативы и замене семейного питания организованным кормлением больших групп (это напоминает стойловое содержание крупного рогатого скота или пищеблок в казарме или тюрьме) приживется в какой-либо из заметных европейских стран. В отдельном европейском монастыре, общине или секте — возможно. Но в масштабе целого государства? Для такого все-таки надо быть Лениным, Энвером Ходжой, красными кхмерами или Мао Цзедуном. Собственно, и в России подобные идеи в конце концов не прижились. Но по пути к этому ожидаемому финалу страна потеряла недопустимо много крови, времени и материальных ресурсов.

Естественное движение к многомерной (тернарной, в терминах Ю.М. Лотмана) европейской культуре было насильственно прервано в 1917 г. откатом назад, к бинарному боевому коду: либо «за народ» (в лице его вождей), либо «за буржуазию». Понимание того, что буржуазия есть органичная часть народа, подобно тому как порождающие буржуазию города есть органичная часть антропогенного ландшафта, а деньги есть органичная часть экономики, революционным марксистам было глубоко чуждо. Остановить их вздорные эксперименты могла лишь грубая материальная практика. Которая в итоге это и сделала — но с недопустимой задержкой. Потратить три поколения на то, что в условиях открытой (мирной и несравненно более дешевой) полемики и конкуренции идей заняло бы никак не более одного поколения, непозволительная роскошь даже для такой богатой страны, как Россия.

Но Ленин на то и вождь (с отчетливой тягой к идеократии), чтобы беспощадно и безоглядно истреблять конкурентов вместе с их идеями. Он несет народам свет Истины — и этим все сказано.

В коммуникативной памяти советского человека кровавый фестиваль иде-ократического невежества, развязанный в октябре 1917 г., прикрыт образом доброго дедушки, принимающего ходоков в Кремле, помогающего крестьянам преодолевать временные трудности и вместе с Ф.Э. Дзержинским размещающего беспризорников в детские дома на месте помещичьих усадеб. Вопрос об их предшествующем вкладе в расширенное производство беспризорников (оно стало следствием умерщвления родителей и ближайших родственников — сотен тысяч производителей хлеба, врагов народа) в коммуникативной памяти не актуализирован. Как и вопрос о беспощадной, но тоже быстро проигранной войне с денежными знаками.

Победоносный в теории и губительный на практике ленинский духовный взлет через три года завершился возвратом к осознанию необходимости экономических стимулов, частного интереса, твердой валюты. Короче говоря, НЭПом. Оно бы и замечательно, но за практическое обучение истово верующего вождя азам политической экономии Россия заплатила примерно десятью миллионами жизней. По разным оценкам, от пяти до пятнадцати, считая эмиграцию. Не говоря про даром растраченное общественно-полезное время, разрушенную экономику и убитую инфраструктуру.

Что характерно, в текстах В.И. Ленина времен перехода к НЭПу нет ни тени сожаления или рефлексии. Так же нахраписто, как три года назад (когда он утверждал, что свободный рынок «хуже колчаковщины», а хлеботорговец «хуже разбойника», и требовал больше расстрелов), теперь он раздает директивы по восстановлению прав частника: «…не сметь командовать!» Вспомнить, что совсем недавно об этом предупреждал меньшевик Громан (а до него «легальные марксисты», не говоря о трудовиках и кадетах), ему в голову не приходит. А если приходит, то эти воспоминания и вытекающие из них логические следствия он отбрасывает как знак слабости: меньшевик не может быть прозорливее большевика. Тем паче самого главного в мире! Большевик всегда прав, даже если чуть-чуть ошибается, потому что за ним открытая Марксом правда истории. А что до развала экономики здесь и сейчас, так это вообще не аргумент в великой битве идеократических ценностей. Подумаешь, какие-то там миллионы загубленного народонаселения. Капиталисты больше погубили!!

Ранней весной 1921 г. вождю становится ясно, что заехали не туда. Не вообще, а только с рублями. Вообще-то все правильно, просто отдельные перегибы. 15 марта Х съезд РКП(б) принимает резолюцию с поручением ЦК: «…пересмотреть в основе всю нашу финансовую политику и систему тарифов и провести в советском порядке нужные реформы». Формула «нужные реформы» красноречива: необходимость перемен уже понятна, но в чем конкретно они должны заключаться, пока неведомо. Лето 1921 г. уходит на обсуждение вариантов — слава Богу, в стране еще остались специалисты. Консенсус состоит в том, что советские дензнаки не способны выполнять функцию средств обращения, платежей (особенно крупных), накопления и кредитования, то есть основные функции денег, и потому нуждаются в замещении твердой валютой. Расхождения касаются вопроса о том, как правильней это оформить: рубить собаке хвост сразу или по частям.

В итоге был избран второй вариант, допускающий в течение некоторого времени параллельное хождение старого дензнака для исполнения мелких платежей и нового, привязанного к золоту, — как инструмента кредитования, накопления и пр. Сюжет, скорее всего, не оптимальный — нормальные твердые деньги сразу перетянут одеяло на себя и ненормальные старые станут терять смысл и стоимость еще быстрее, чем до реформы. Но все равно спасительный: лучше так, чем никак.

Вменяемым экономистам (Ленин, три года потоптавшись в кровавом месиве, вынужденно склоняется к их точке зрения) давно ясно, что деньги имеют смысл, только если владелец может их применять по всему экономическому спектру, приобретая то, что считает нужным в данное время в данном месте. В том числе золото и иностранную валюту. Вообще-то, этого недостаточно, потому что деньги, чтобы служить по-настоящему комфортной средой для развития экономики, должны также иметь право приобретать и средства производства. Землю в том числе. Но так далеко продвинуться в сторону вменяемости пролетарские вожди еще не готовы. Земля и промышленность не продаются! Это святое; даже не обсуждается. Индустрия должна принадлежать народу. То есть выступающим от имени народа вождям.

Более того, марксистские идеократы отлично понимают, что даже половинчатый переход к конвертируемой валюте сильно сужает сферу их гегемонии и отодвигает их на второй план. Естественно, они недовольны. Как это «не сметь командовать»? Они же больше ничего не умеют. 28 сентября 1921 г., ознакомившись с содержанием декрета Совнаркома о переходе к конвертируемой валюте и верно смекнув, куда дует ветер, Президиум ВЧК за подписью зампреда Уншлихта и замначальника Экономического управления ВЧК Юровицкого (первые лица Конторы все-таки предпочли остаться в тени?) обращается в ЦК РКП(б) к В.М. Молотову с весьма жестким заявлением: