Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«О.Брик и его жена Л.Брик собираются в заграничную командировку. Обоих их командирует одна и та же организация. Цель командировки у О. и Л.Бриков одна и та же».
Из всех командировок, в которые отправлялись советские граждане, внимание общественности привлекалось к одной – к бриковской. Мало этого, в статье задавались весьма нелицеприятные вопросы:
«Спрашивается, почему не командировать кого-нибудь одного из двух Бриков? И если обязательно нужен второй работник, то почему его функцию должна выполнять именно Л.Брик, а не кто-либо из других специалистов в вопросах, которые служат предметом командировки?»
Факты, которые, предала гласности «Комсомольская правда», по тем временам были, конечно же, вопиющими, и читатели вправе были ждать в ближайших номерах газеты дальнейших разоблачений действий безответственных чиновников, разбазаривавших валюту. С оглашением их фамилий и с сообщением о примерном наказании зарвавшихся Бриков.
Но 11 января никаких публикаций об этом деле в газете не появилось.
Зато в тот же день в казематах Лубянки расстался с жизнью Владимир Силлов. Что там с ним произошло, так и осталось неизвестным. ОГПУ ни перед кем не отчитывалось о судьбах тех, кто попадал в лубянские застенки. Даже (вспомним об этом ещё раз) когда учившаяся в Промакадемии Надежда Аллилуева, жена самого Сталина, узнала об аресте восьмерых своих однокурсниц, тотчас позвонила Генриху Ягоде и потребовала их немедленного освобождения, Ягода ей в ответ спокойно ответил, что помочь ничем не может, так как арестованные студентки скончались от какой-то инфекционной болезни.
В книге Бенгта Янгфельдта в связи со смертью Силлова сказано (в сноске мелким шрифтом), что «его имя исчезло и для современников и для потомков», и что впервые он был упомянут лишь в 1975 году «в статье французского слависта М. Окутюрье…»
Жаль, конечно, что Янгфельдт, так торжественно объявивший, что «многих из ближайшего окружения Маяковского» он «имел честь знать лично, некоторых из них – близко», не удосужился заглянуть в 13-й том собраний сочинений поэта, который вышел в свет в 1961 году. В конце его, в «Указателе имён и фамилий», на странице 538 напечатано:
«СИЛЛОВ Владимир Александрович (1901–1930), литератор».
И указаны страницы этого же 13-го тома, на которых эта фамилия упоминается:
«13:212,328,405».
Немного, конечно. Но лефовец упомянут. Причём в этом «Указателе» отсутствуют фамилии Бухарина, Сокольникова, Агранова, Горба. А Силлов есть! Так что янгфельдтовскую сноску из последующих изданий книги (если таковые предвидятся) лучше убрать, так как она дезориентирует читателей.
Но вернёмся в январь 1930 года.
Отношения между «женихом» Владимиром Маяковским, вернувшимся 11 января из Ленинграда, и «невестой» Вероникой Полонской, ждавшей его в Москве, неожиданно осложнились. Вероника Витольдовна писала:
«Наши отношения принимали всё более и более нервный характер. Часто он не мог владеть собою при посторонних, уводил меня объясняться. Если происходила какая-нибудь ссора, он должен был выяснить всё немедленно.
Был мрачен, молчалив, нетерпим».
Ещё бы Маяковскому не быть мрачным! Ведь ему было известно о том, о чём в советских газетах не сообщалось: о кончине в казематах Лубянки поэта Силлова.
А тут ещё вышел первый номер журнала «Альманах», в котором воспевалась поэма Ильи Сельвинского «Пушторг»:
«Более сильной, общественно актуальной и мастерски исполненной вещи мы в данный момент вокруг себя не усматриваем».
Но в это же время вышел и двухнедельный журнал политики, культуры, критики и библиографии «Книга и революция» (под редакцией Платона Керженцева). В нём высказывалось совсем другое отношение к поэме Сельвинского:
«В “Пушторге” поэт явно и довольно недвусмысленно противопоставил интеллигенцию диктатуре пролетариата».
Маяковский, конечно же, разделял мнение Керженцева, своего давнего шефа.
14 января в ленинградском театре Госдрамы должна была состояться премьера спектакля по пьесе Сельвинского «Командарм 2». И Маяковский ждал вестей из города на Неве.
Тем временем история о рвавшихся отправиться в зарубежную командировку Бриках продолжала раскручиваться. 14 января «Комсомольская правда» опубликовала «Письмо в редакцию», которое было подписано Владимиром Маяковским.
Бенгт Янгфельдт пишет, что для того, чтобы помочь Брикам, поэт был вынужден «спешно» вернуться из Ленинграда. Но никакой спешки в возвращении Маяковского не было – так как своё письмо в «Комсомолку» он, надо полагать, принёс в редакцию газеты ещё до своего отъезда из Москвы. В письме (оно было коллективным – от имени Рефа), с возмущением говорилось:
«1. Никаких „государственных счетов“ и никаких „валют“ на поездку тт. Брик не спрашивали и не спрашивают, а всячески поддерживают полную безвалютность поездки, так как литературные связи с коммунистическими и левыми издательствами позволят тт. Брик прожить два месяца за границей без всякой траты валюты государства.
Ясно, что при таких условиях теряют значение какие бы то ни было разговоры о «супружестве».
2. Обращение к Главискусству и Наркомпросу шло по линии только идейной поддержки, т. к. мы считали и считаем тт. Брик людьми, связанными с левым революционным искусством 12-ю годами работы..»
Далее следовало подробное перечисление заслуг Бриков:
«Т О.М.Брик – выдающийся теоретик искусства… и тов. Л.Ю.Брик – сорежиссёр картин «Серебряный глаз», плакатчица "Окон РО СТА Этих товарищей можно назвать чуждыми только в порядке полной неосведомлённости…
Продолжая поддерживать целесообразность идейной поездки идейных людей, просим «Комсомольскую правду» напечатать наше письмо.
От Революционного фронта искусств (Реф)
Вл. Маяковский».
Затем свою точку зрения высказали рапповцы:
«Полностью поддерживали и поддерживаем просьбу тт. из Реф о поездке тт. Брик и присоединяемся к письму в „Комсомольскую правду“.
Секретарь Федерации объедин сов писателей Сутырин
Секретарь РАПП Лузгин».
То, что рапповцы Владимир Андреевич Сутырин и Михаил Васильевич Лузгин поддержали в этом деле Маяковского, лишний раз даёт основания предположить, что намерение поэта вступить в РАПП было им хорошо известно ещё в январе месяце.
Аркадий Ваксберг:
«Публичный скандал в связи с отказом в выдаче Брикам заграничных паспортов, – не имел ли он целью снять подозрения об их причастности к „службам“ и, напротив, подчеркнуть тем самым отсутствие этой причастности? И даже – „гонимость“ у себя дома? Весьма вероятно… Логично – во всяком случае. К такому элементарному камуфляжу "службы "и раньше, и позже прибегали не раз».