— Зак ему не друзья! — почти взвизгнула я. — Зак никому не друзья! И Джош, черт возьми, действительно еще мал, если не понимает этого!

У меня слезы выступили от такой вопиющей несправедливости. Его мать эмигрировала из Камбоджи в четырнадцать лет и вскоре стала примой большого гонконгского стриптиз-клуба. Ванилла Вегас — кто не знал этого имени? Не видел Ваниллу — не видел Гонконга! Во время одной дипломатической поездки мой отец встрял в очень некрасивую историю, которая могла стоить ему работы, и Ванилла ему очень помогла. Излишне говорить, что это могло стоить ей жизни, и после этого она не могла оставаться в стране. Тогда мои родители разбились в лепешку, но перевезли ее в Штаты. Моя мама Мелани — южанка из Саванны, сама утонченность и хорошее воспитание, будто сошедшая со страниц «Унесенных ветром» — почему-то искренне обожала Вилли и всячески ей помогала, приводя общество в тихий ужас. А Вилли обожала меня. Потом неведомо откуда появился Джош, Ванилла милостиво оставила ему свою родную фамилию Лот, открыла собственное дело, может, не особо респектабельное, но по-другому она не умела.

Когда она приезжала к нам в гости, для нас обоих это всегда был праздник — у нее-то сын, с которым сильно не развернуться. Вилли привозила баул косметики, всяких блестящих одежек, макияжила по-взрослому, стригла меня так же дико и виртуозно, как Эдвард Руки-ножницы; в доме еще долго после этого пахло лаком для волос и сладкими Виллиными духами. Джош жутко ревновал меня к ней и даже исподтишка больно щипался, но я никогда не жаловалась. У него уже тогда был характер. И конечно, когда Вилли позвонила и попросила взять Джоша на работу, у меня и в мыслях не было отказать ей. Но она попросила не только об этом. «Присматривай за ним, Кьяра, золотко, — сказала Вилли. — Он весь в меня, но иногда совсем, совсем другой. А я так плохо знала его отца…». И я не просто присматривала. Я любила его, забывая, что между нами всего-то пять лет разницы. Я была ответственна за него, как за своего ребенка.

И теперь Джош сидит чуть ли не в обнимку с ублюдком, который его прожует и выплюнет на раз, а я, выходит, — плохая!

Я сбросила руку Перри и сделала несколько шагов в скамейке.

— Послушай, — сказала я примирительно, но дрожь в голосе скрыть было тяжело. — Мы все на нервах. Прости, если я чем-то тебя обидела. Просто я не хочу, чтобы ты сделал глупость, пытаясь что-то нам доказать.

Он едва повернулся ко мне, не поднимая головы.

— С чего ты взяла? Я не собираюсь ничего вам доказывать. Просто я хочу свое право самому выбирать, где быть и с кем. А оно у меня есть, что бы вы по этому поводу ни думали.

Зак лениво улыбался мне, перебирая в пальцах выбившуюся из хитросплетения Джошеву косичку. Банальная фраза, но все равно скажу — если бы взгляд убивал, от Зака не осталось бы даже оплавившейся пряжки от ремня.

Я вернулась к Перри, он уступил мне кресло.

— Он злится, — сказал Лассе, — оставьте его пока. Просто это действительно может плохо кончиться.

Будто бы это не очевидно. Если бы только над нами не висела проблема куда серьезнее затянувшегося переходного возраста!

Проблема вошла через дверь триадой. Впереди — Беати, чуть позади — Рэйни. Он выплыл из темноты чуть позднее своих горящих глаз. На свету, однако, они потеряли свой огонь — я этот фокус уже видела.

Взгляд Рэйни был наградой для меня. Еще чуть-чуть — и я поверю, что он не ожидал меня здесь увидеть. А может, и нас всех. Если заманить нас сюда входило в план, то почему, скажите на милость, у него такое лицо?

Возможно, это был не его план.

Даже скорее всего.

Рэйни оглянулся, словно искал ответов за спиной. Два сигаретных огонька парили над ступеньками позади него, пока наконец не вышли на свет во плоти. И в какой плоти! Если бы здесь был Адам Уоррен, он узнал бы ее.

Мы все смотрели на Без Имени, а она смотрела на нас.

Честно говоря, я не знаю, чего ожидала увидеть, но никак не заурядную модель. Ну не совсем заурядную. Она была красивая. По-настоящему красивая, что среди людей случается крайне редко, а может, и никогда. Почему? Потому что в ее красоте было нечто… ну, синтетическое. Ее долго делали в три-д, потратив время на многочисленные математические расчеты совершенства, вычислив длину ног, величину и форму носа, глаз, губ, вообще симметрию лица, линию плеч и шеи. Ее волосы, черные до синевы, блестели, как в рекламе краски, и струились, как в рекламе шампуня. Ее глаза, когда перестали быть красными, стали бирюзовыми, как в рекламе контактных линз. Роскошные ресницы казались приклеенными, хотя наверняка были настоящими. Косметика — была, но она смело могла бы без нее обойтись. Бьюсь об заклад, что под вишневой помадой губы достаточно яркие сами по себе. То есть идеальные. Как и разлет бровей, и матовая кожа… не могу удержаться — как в рекламе пудры…

Тут она улыбнулась, и модельный блеск несколько померк — ожидаешь увидеть полный рот голливудского фарфора, а видишь очаровательный капкан. Рэйни его шестеренки как-то странно шли, а вот ее — портили. Над этим явно нужно было еще поработать.

Non Nomen остановилась на предпоследней ступеньке, сбросив темно-синий блестящий плащ на Рэйни и грациозно опираясь на его плечо. А я рассматривала ее, будто листала тупой глянцевый журнал. Платье в тон помаде (или наоборот) сидело на ней как шкура на змее и так же обтягивало. Такой груди не нужен бюстгальтер, бедрам — антицеллюлитный гель, а коже — крем с коллагеном. Я уверена, что и волосы на ногах у нее не растут.

— Ну-и-лажа! — сказал вдруг Джош.

Без Имени медленно обратила на него внимание.

— Что?

— Перевожу — он разочарован, — сказал Зак.

— Пришли на Мэрилина Мэнсона, а попали на «Фабрику красоты».

Зак засмеялся, даже Перри хмыкнул у меня за спиной. Что мы только себе думаем?

— Тебе смешно, Кира? — спросила вдруг Без Имени, и я поняла, что тоже улыбаюсь. Голос у нее был подстать фигуре. Если бы я подбирала ей голос, то выбрала именно такой — как у ночного ди-джея на радио.

— Нет. Я восхищена.

Мне почему-то показалось, что с ходу мы не попали в списки ее любимцев.

Беати стояла рядом с ней и в точности копировала ее выражение лица. При весьма скромной красоте это выглядело забавно — если бы только мне не хотелось вбить ей в глотку все зубы.

— Что ты сделала с Фокси? — спросила я.

Беати зевнула во всю пасть, не потрудившись прикрыть рот.

— Я ее съела. Было очень вкусно.

— И чем она тебе не угодила?

Она взглянула на меня как на полную идиотку, и я все поняла. Ну надо же, как все банально! Ванилла в свое время пристрастила мою мать к дамским детективам, которые в период полового созревания я тайком почитывала сама. И что меня поражало раз за разом, это неизменная деталь, упорно кочующая из сюжета в сюжет.