печи, просеяла в ступу и залила водой горячей. Пройдет пара дней, и у старухи будет новый щелок.

Только управилась, засвистел ветер, затряслось все в избе и появилась хозяйка.

— Ну что, справилась с заданием? – поинтересовалась она у Василисы. Но боярыня лишь голову понурила и молчит в ответ. Пришлось старухе самой в чулан лезть да все проверять. Довольна осталась работой, не к чему придраться. Крикнула, свистнула, тут же появились призрачные руки, сняли с нее рваные лапти и ветхую одежду. Бросили в печь. Подали чистую рубаху, накрыли на стол, взбили перину, а после исчезли. Села Двуликая за стол и говорит:

— Хорошо ты послужила мне сегодня, спрашивай. Даю тебе право на один вопрос. Отвечу на него честно и бесхитростно.

Постояла Василиса, уперши взгляд в пол, а потом не выдержала, спросила:

— Зачем стирать те рубахи? Ведь люди все равно добрее не станут.

Долго смотрела Макошь на свою работницу, долго молчала, думая, как бы сказать, чтоб в науку пошло. Чай не каждый день к ней на инициацию ведьмы-моры приходят. Да еще такие стойкие. Сколько лет ее испытывать пришлось, сколько раз на распутье ставить, как хитро дороги сводить, чтоб наконец у своей избушки увидеть. Понятно, что девчонке сейчас нелегко, хоть ей Кощъ помогает, хранит кровинку и в обиду не дает, но испытание – это ведь только половина урока. Мало дело сделать, надо еще науку понять. А мудрость — вещь такая: насильно ею не накормишь и впрок сыт не будешь.

— Ну, тут великой тайны нет. При рождении каждому телу дается душа. Чистая, целая, беспамятная, безграничная. Порой нужна не одна сотня лет, чтоб душу эту к рождению подготовить. Но всякий человек – дитя хаоса. Он не видит ровных троп и гармоничных решений, а сам торит путь, подспудно уничтожая мир, попирая его законы. Только вот не знают люди, что нет мира вовне – Мир только внутри, и у каждого он свой. Тот Мир и есть душа. Пока человек жив, его душе можно помочь. Этим занимаются мои жрицы – моры. Они способны приходить к тем, кого знают во снах, и чистить их души. А иногда и умы. – Старуха хитро улыбнулась и продолжила: — Но после смерти отвечать за содеянное придется тому, кто не смог уберечь свою душу, кто разломал, растрепал ее дурными делами. Вот и ходят по Нави тени, ищут путь к реке-Смородине, но память о грехах содеянных тяжелее любых оков, крепче тюрем. Но иначе никак, только через раскаяние, через понимание, через жертву возможно отчистить душу. Сделать ее вновь целой, беспамятной и безграничной. Сделать ее снова Миром. Потому-то ты сегодня не просто людскую одежду стирала, а убирала грязь с их душ. Но вижу, эта работа подарила тебе сплошь тревоги и сомнения. Что ж, следующая должна от них избавить. Завтра я уйду, а ты вымети мой дом от сора. Вычисти его, а после истопи баню докрасна и жди меня. Буду тебя веником дубовым охаживать.

Сказала и заснула. А у Василисы ни в одном глазу. Одна дума другой темнее, одна мысль другой тяжелее. И кажется, как нет конца и края у этой ночи, не будет и у ее испытаний. Сама сгинет, Велимира не спасет и Оган из-за нее пропадет.

«Хватит печалиться, Василисушка, спи давай. Утро-вечера мудренее», — не выдержал меч.

— Это ты мне помог? Ты рубахи достирал?

«Нет, куколка родовая, — фыркнул клинок. Помолчал, а потом добавил: — Вижу, что не учил тебя никто. Выросла, как крапива дорожная. Вроде толковая трава, а ума придать мало кто может. Так вот, у каждого испытания есть обратная сторона. Да, тебе сегодня было тяжело, больно и плохо. Но в награду ты получила знания и чужие тайны. Используй их с умом. Однако до конца ты не справилась, показала свою слабость, не достирала последнюю рубаху».

— А чья она была? – Василиса затаила дыхание в ожидании ответа.

— Огана Горыныча, молодого князя, с которым ты идти в мир живых отказалась.

Василиса почувствовала, как дрожь, что собралась на затылке во время речи Коща, холодной лавиной обрушилась на тело.

— Может и неплохо, что я не знаю его тайн.

«Не может! — отрезал меч. — Лучше знать и принять, чем не знать вовсе. А теперь спи. Завтра дел много».

Спала все же Василиса плохо, вертелась, как угорь на углях, просыпалась от любого шороха и совершенно не видела снов.

Утром она встала раньше солнца. Уставшая и разбитая. Первым делом заглянула в чулан, не лежат ли рубашки. Авось выйдет рассмотреть ту, последнюю. Но нет, полки оказались пусты, а вот метла, как и положено, стояла у скамьи напротив входа, извещая о том, что хозяйки нет дома. Значит, следовало приниматься за уборку.

«Надо же, тяжелая какая, и рукоять толстая», — посетовала Василиса на метелку, едва приняв ее в руки.

Работа в то утро не спорилась. Метла не вычищала сор, а лишь поднимала его в воздух. Он летал серыми грузными мухами, садился на лавки, прятался за занавески, забивался в плетенья половиков. Вскоре образовалось столько пыли, что дышать стало нечем. Чихая и протирая слезящиеся глаза, Василиса вывалилась на улицу.

— Что ж за напасть такая, чем больше мету, тем грязнее становится?! Да и пакость эта ни поднять, ни опустить, — Василиса в сердцах потрясла метлой. Та, не привыкшая к подобному обращению, вырвалась из рук и взмыла в воздух.

«Тут все просто, — подал голос прислоненный к завалинке меч. — То не обычная грязь, а дурные мысли и навязчивые желания. Мало того, что их к Двуликой со всего света несет, так ты еще и своих добавила. Кто всю ночь не спал, ворочался, да думы думал? Пустые, сорные. Что тебе с прошлого? О будущем печься надо, а оно у тебя под вопросом, если голову не очистишь! Кто тебя тревожит? Царица, которая сжила со свету твою мать? Ты всегда ей сможешь отомстить. Для моры не существует замков и охранных заклятий. Единственный их ограничитель — собственная совесть. Царь, который отправил тебя за тридевять земель в царство самой Смерти? Скажи ему спасибо. Иначе сидеть тебе веки вечные пустышкой в самом дальнем феоде Гардарики. Переживаешь о себе? Брось, должна уже была догадаться, что не вернешься назад. Из Нави всегда возвращается кто-то иной. Велимир тебя тревожит? Тут и вовсе сплошь дурь девичья. Нет у тебя перед ним