— Банного переулка больше не существует, насколько я знаю, — заключила она, — но маклеры-то, конечно остались. Только теперь их называют риелторами. Может быть, и вы попробуете?

— Нет, я сделала взнос в строительную компанию, — сказала Нина. — Через год должны дать квартиру.

— Ой, а я не хочу, чтобы ты уезжала с Казармы, — так Юля стала называть Нинино жилье в Казарменном переулке. — Там так клево!

— Что же там клевого? — удивилась Элла.

— Ой, мам, ты не представляешь! Такой старинный домик, стены толстенные, закроешь дверь, и как отрезало. Можно хоть на голове ходить. Большая комната и еще маленькая такая комнатка, узенькая, прямо пенал. И дом стоит во дворе, Кузе есть где гулять.

Услышав слово «гулять», песик навострил ушки.

— Скоро пойдем, Кузя, сиди смирно, — успокоила его хозяйка. — Вы можете навестить мои царские хоромы, — предложила она Элле. — Это недалеко от Покровских Ворот. Хотите, я вам что-нибудь сошью? Все, что хотите.

— Ой, да мне не надо, — смутилась Элла. — Студенты меня и так узнают.

— Нет, надо, надо, — возбужденно заговорила Юля. — Вот представляешь, я маму в магазины чуть не силком загоняю. Нет, мне бы она все купила, а как себе — так ей ничего не надо!

— Какая у тебя ужасная мама, — сказала Нина, улыбаясь Элле. — Приходите, я правда буду очень рада.

Они стали дружить домами. Нина сшила Элле несколько платьев и костюмов, хотя та отнекивалась изо всех сил.

— Такая роскошная фигура, — говорила Нина, — такая изумительная кожа. Почему вы должны носить ширпотреб? Вам обязательно нужно что-нибудь индивидуальное. Ведь вы этого достойны! — добавила она, подражая интонации Клаудии Шиффер из телерекламы. — Вот этот фасон я у вас, пожалуй, украду для работы. Видоизменю, конечно, вы не беспокойтесь.

— Это же ваш фасон, — смущенно улыбалась Элла.

— Нет, ваш. Вот этот цвет спелой сливы пойдет только вам. Но сам фасон мужской визитки с закругленными полами…

Юля радовалась и хлопала в ладоши. Никогда Элла не видела свою дочь такой счастливой, как в обществе Нины Нестеровой. Она решила поделиться с Ниной и с дочерью своей самой заветной и, как ей казалось, совершенно бесполезной тайной: достала из ящика стола труд о французском экзистенциализме. Исследование безысходности завело ее далеко. Книга открывалась обзором древнегреческих трагедий, а заканчивалась анализом творчества совсем не французских писателей ХХ века, таких, как Чингиз Айтматов и Василь Быков.

— Это непременно нужно напечатать! — сказала Нина, прочитав рукопись.

— Это никому не нужно. Время таких увесистых научных кирпичей, — горько вздохнула Элла, — ушло безвозвратно. Я опоздала.

— Ничего подобного, — решительно возразила Нина. — Вы не пробовали обращаться в издательства?

Элла покачала головой:

— В издательствах стоит очередь на много лет вперед. В УДН я обратиться не могу: не по профилю. В другие — тем более безнадежно. Я там чужая.

— Хорошо, давайте свернем с пути Остапа Бендера: не будем требовать все и сразу. Попробуем взять частями. — Нина перелистала толстую рукопись, которую пришла вернуть после прочтения. — Вот глава о Стендале и Мериме. Это же готовая статья! Отнесите ее в «НЛО». Вдруг они заинтересуются?

Элла попробовала, хотя ни секунды не верила в успех. Статью взяли. Более того, в журнале «Новое литературное обозрение» ей сказали:

— А знаете, вы наша.

Впервые в жизни Элла, всегда и всюду, кроме своей квартиры и стен родного университета, ощущавшая себя чужой, услышала эти слова. Журнал опубликовал несколько частей ее монографии. Ее пригласили в Институт мировой литературы читать лекции и защищать докторскую.

Нина была единственным человеком, которому Юля рассказала о том, что с ней случилось в школе.

— Что ж, надеюсь, сейчас с ними делают то, что они сделали с тобой, — отозвалась Нина со сдержанной яростью. — Но, если сможешь, постарайся избавиться от ненависти. Хотя бы по отношению к мужчинам вообще.

Юля покачала головой.

— Ты не понимаешь, — вздохнула Нина. — Еще слишком мало времени прошло. Со временем ты поймешь, что ненависть — это тюрьма, из которой ты можешь освободить себя сама. Ненависть не надо лелеять. В один прекрасный день тебе встретится замечательный парень…

Юля яростно замотала головой, как лошадь, одолеваемая слепнями.

— Даже слов таких не говори! Слушать не хочу!

Это был единственный раз, когда подруги почти поссорились. Правда, только почти. Нина не стала настаивать. Каждая осталась при своем мнении.

* * *

Вот такая девушка открыла дверь Дане Ямпольскому два года спустя, в день первого дефиле в новом ателье Нины Нестеровой. Ничего этого он не знал. После шоу она исчезла. Но он твердо решил найти и завоевать ее.

На следующий вечер, как и обещала Нина, был новый показ, и опять Юламей выходила на подиум в сконструированных Ниной сногсшибательных нарядах, и опять Даня жадно следил за ней из темноты, машинально нажимая на клавиши компьютера. И опять после показа она исчезла.

— Не расстраивайся, Даня, — сказала ему Нина. — Через три дня у нас дома будет прием. Она обязательно придет. И ты приходи.

— Я приду, — пообещал он.

— Хочешь, сошью тебе смокинг? — предложила Нина.

— За три дня не успеешь, — грустно улыбнулся он.

— Кто, я не успею? Ты худо знаешь Измаила; / cмотри ж, он здесь перед тобой! — отчеканила Нина, сделав вид, что оскорблена до глубины души. — Приходи завтра с утра. До работы.

Даня улыбнулся и в который раз порадовался за друга. Договорились, что он придет к восьми утра.

Через три дня великолепный белый смокинг, идеально подогнанный по фигуре, был готов. Когда Даня заикнулся об оплате, Нина сказала, что это подарок.

— На свадьбу сошью тебе «тайт», — пообещала она. — Это такой короткий фрак жемчужно-серого цвета. Тебе пойдет обалденно.

— Мне «тайт», а сама замуж выходила контрабандой, — попрекнул ее Даня.

— Ну что ты сравниваешь! Вы молодые, а я уже старая тетка.

— Хорошо, что Никита тебя не слышит!

— А ты ему не рассказывай, — лукаво улыбнулась Нина. — Ну, сегодня в восемь вечера, чтоб был как штык!

Они расцеловались на прощание.

Великолепный холл Никиты Скалона преобразился и стал еще краше. Теперь на стенах, оклеенных дорогими, но неброскими обоями, висели картины, в стратегических местах были расставлены кадки и горшки с экзотическими растениями. Сам Никита, например, уверял, что одно название вроде «иланг-иланг» может сбить с ног кого угодно. Но цветы и правда были красивые.