– Убить их всех! – приказал Идигер.

Предводитель харберов что-то пророкотал, потрясая копьем – видимо, приказал своим соплеменникам то же самое.

Заслоняясь щитами, хишимерские воины вскидывали копья, поражая противников, набрасывавшихся на них сверху. Когда удавалось свалить харбера на землю, хишимеры безжалостно топтали его ногами, ломая крылья и добивая врага клинками. Крылатые лесные обитатели в свою очередь без тени сомнения и с той же жестокостью истребляли людей.

Ожесточенно сражающиеся люди и харберы рассеялись среди поросших лесом руин мертвого города. Идигер не остался безучастным наблюдателем. Вырвав копье из груди убитого воина, он отбивал выпады харберов и колол сам. Оказавшись внутри разрушенного храма, Идигер вдруг почувствовал, что опора уходит из-под ног. Одна из плит обрушилась под ним, и жрец полетел в темноту, где, по преданиям, были скрыты сокровища древнего демона-истребителя. Приземлившийся на краю провала харбер метнул копье вслед провалившемуся под землю противнику и пророкотал:

– Многие люди считают смерть на золоте лучшим завершением своих дней. Как же тебе повезло, человек!

Ожесточенная битва продолжалась недолго. Несмотря на весь свой боевой опыт, хишимерские воины не смогли противостоять многочисленным и сильным противникам – ни один из них не покинул развалин мертвого города.

Икестосу не удалось уйти далеко. Уже покинув место схватки, он налетел грудью на толстый сук. Удар был столь силен, что лопнула подпруга и всадник вместе с седлом, к которому был привязан, свалился с крупа гиппариона. Ударившись затылком о переплетение корневищ, ногар потерял сознание.

Когда он пришел в себя, шум боя вдали уже затих. Некоторое время Икестос лежал на земле, не двигаясь и даже почти не дыша. От удара о сук болели плечи, сломанные ребра и разбитая челюсть, а при падении с коня он еще и расшиб затылок.

Кое-как дотянувшись до ножа, Икестос перерезал ремни и освободился от седла. Услышав хруст ветки, сломавшейся под чьим-то сапогом, ногар замер. Кто бы ни был поблизости, сейчас ждать пощады не приходилось ни от кого.

Шаги приближались. Икестос сжал нож в руке и выгнул шею, силясь разглядеть шедшего сквозь заросли. Тот, кого он ждал, предстал перед ним неожиданно, появившись совсем с другой стороны. Это оказался Идигер. Жрец наступил на руку ногара, вооруженную ножом. Икестос коротко простонал. Впрочем, для его изломанного тела новая боль была не так уж чувствительна, стон был вызван больше сознанием собственного бессилия. Несмотря на полуобморочное состояние, в глаза ногарскому аристократу сразу бросилось золотое ожерелье, надетое на запястье жреца, словно четки.

– Ты знал? – спросил жрец, пристально глядя Икестосу в глаза. – Ты намеренно вел нас в западню?

Икестос промолчал, и Идигер ответил сам себе:

– Конечно, знал. Похоже, твой император решил не отдавать золото Бельфеддора никому. Должен признать, коварства ему не занимать. Времени он даром не терял, послал гонцов и к харберам. Кстати, головы этих гонцов я видел в развалинах – так харберы отблагодарили их и вашего императора за щедрость.

Идигер присел на корточки рядом с израненным ногаром, буравя его жестким взглядом.

– Можно сказать, что император добился своей цели. Но поверь моему слову, на пользу империи это все равно не пойдет. За свою двуличность Нокатотос уже поплатился. Твоя же верность долгу удивительна и достойна награды. И я награжу тебя тем, что не стану убивать. Я вижу облегчение в твоих глазах. Напрасно. Порой жизнь бывает хуже смерти и, сдается мне, это как раз твой случай.

Идигер вырвал нож из ладони ногара и разрезал повязки на его ногах.

– Ты спрашивал, что у тебя с ногами?! – с каким-то злобным ликованием воскликнул жрец. – Столько раз ты порывался увидеть свои раны! Смотри же! Своими заклинаниями я только избавил тебя от боли, оставив все как есть. Ты гниешь, благородный ногар, и эта гниль поднимается все выше. Очень скоро ты почувствуешь всю боль, которую я заглушал в твоем теле. Хватит ли тогда тебе смелости продлить мгновения собственной жизни и не всадить нож в сердце? Что для тебя страшнее: умереть в столь молодом возрасте или жить гниющим смрадным обрубком?

Приподнявшись на локтях, Икестос с ужасом смотрел на почерневшую мертвую плоть на своих ступнях. Идигер встал и зловеще рассмеялся. Бросив нож на землю, он процедил сквозь зубы:

– Прощай, благородный ногар.

Запахнув полы своего одеяния и накинув капюшон на голову, Идигер пошел прочь. Икестос откинулся назад, вцепившись пальцами в дерн. В небо взвился вопль, полный страха, боли и отчаяния.

* * *

Посреди лесов и полей Хишимерского царства простиралась каменистая пустошь. С незапамятных времен по неизвестным причинам в этом месте не росло ни травинки, ни деревца, среди камней не ползали жучки, даже птицы облетали пустошь стороной. Именно здесь, в мертвом месте, жрецы Тота воздвигли храм своему божеству, покровительствовавшему Хишимерскому царству.

Пирамиду святилища, подобную культовым сооружениям Ногары, по периметру окаймляла тройная колоннада. Построенный из черного камня храм выглядел мрачно и подавляюще, от него словно веяло дыханием Смерти, одним из богов которой являлся сам Тот. Поговаривали, что во мраке подземелий храма обитают жуткие выходцы из темного иного мира и что оттуда можно попасть в царство Тота, полное ужаса и страданий. Так ли это на самом деле, ведали лишь одни жрецы, но они свято хранили тайну.

Когда ночная мгла окутала каменную пустыню и над пиком пирамиды повис ярко-желтый глаз луны, к святилищу потянулись тысячи паломников. Не все шли сюда добровольно, хотя никто не сомневался в могуществе Тота и вера его приверженцев была непоколебима. Просто не проявленное своевременно уважение к покровителю Хишимерского царства сулило скорую расправу от рук его ревностных служителей и царских воинов. Так что, когда царь Азгадер в ночь полнолуния отправился к храму вознести дары грозному божеству, в свите у него недостатка не было.

Среди прочих последователей культа, закутанных в одинаковые шерстяные плащи, ничем не выделялись шестеро человек, совсем не являвшихся ни верными служителями Тота, ни даже подданными царя Азгадера. То были Хорруг и его спутники.

– Зачем мы идем туда?! – гневно шипела Минессис. – Вам всем жить надоело?! Не знаете, как поступают хишимеры с пленниками в своем храме?

– Мы пока не пленники, – тихо, но свирепо отозвался Аррелий. – А тебе советую заткнуться. Если твой язык выдаст нас, я сверну твою нежную шейку.

– Глаза выцарапаю! – шепотом воскликнула ногарка и с такой силой вонзила острые ноготки в руку Аррелия, что у того округлились глаза.

Хорруг покосился на Аммата. Дромид был так бледен, что на лбу синим узором проступили все жилки. Казалось, за несколько дней пути ему становилось все хуже и хуже. На все вопросы дромид отмалчивался, лишь крепче прижимал к груди перевязанную руку, скрытую в рукаве. На всякий случай Тороний поддерживал Аммата под руку, опасаясь, что жрец потеряет сознание и свалится с ног.