Про себя я называл эти упражнения «починкой лодки». Мне так понравился этот образ, что я стал использовать его во время медитации, представляя себе идеальную лодку — маленькую, но прочную, с выведенным бирюзовыми буквами на боку именем «Безмятежность». Вот моя лодка скользит по глади моря под безоблачным небом. Потом на море появляется легкая рябь — это подул ветер. Начинается дождь. Небо чернеет. Его прорезают молнии. Грохочет гром. Я добавлял к картине шторма все новые штрихи, пока не получил полноценный разгул стихий. Лодка взмывала на волнах вверх и падала вниз, со всех сторон захлестываемая волнами, но удерживалась на плаву, потому что была совершенно целой. Наконец гроза уходила, море успокаивалось, ветер стихал, а тучи бледнели и таяли в синеве. Лодка плыла по мерцающему солнечными бликами морю, протянувшемуся далеко, до самого горизонта, насколько хватало глаз.

Теперь, стоило мне почувствовать, что моему покою что-то угрожает (чаще всего угроза исходила от мамы и Элли), я вызывал в памяти образ лодки. Вскоре я заметил, что повседневные огорчения трогают меня куда меньше. Я стал лучше спать. Промежутки между приступами удлинились. В голове реже собирался туман. Но настоящие испытания ждали меня впереди.

До того дня, о котором я вам сейчас расскажу, я и сам не догадывался, какой прочной стала моя лодка.

Случилось это на полпути к почте. Точной даты я не помню, знаю только, что дело было в начале лета 2008 года. В субботу, после обеда, часа в два или три.

Мы как раз вышли с тропинки на главную дорогу, и я собирался надеть на Курта ошейник. Еще бы минута, ну хоть полминуты, и я успел бы взять его на поводок. Но, как с любым несчастным случаем, все решила череда совпадений. Повернись хоть одно из них чуть-чуть иначе — и ничего страшного не произошло бы.

Мы с мистером Питерсоном шли мимо живой изгороди вдоль участка мистера Ллойда, когда на дороге появился «гольф» миссис Гриффит. Он ехал не так уж быстро, не больше тридцати миль в час, но я не сразу его узнал. Зато мистер Питерсон сразу его заметил и помахал миссис Гриффит рукой. Тут нужно объяснить, что она относилась к той малочисленной категории жителей нашего поселка, с которыми мистер Питерсон редко, но относительно регулярно общался (раз в месяц покупая у нее почтовые марки). В общем, ничто не предвещало беды; мы шли себе по дороге и болтали о том о сем, не глядя по сторонам. Впрочем, едва ли что-то от нас зависело. Мы бы все равно не успели ничего предпринять: все случилось молниеносно.

Раздался пронзительный визг — как мы узнали позже, его издавала бензопила мистера Ллойда, который вышел подстригать живую изгородь. Мы не видели его за густой зеленью и были застигнуты врасплох. Тишину справа от нас вдруг разорвал громкий скрежещущий звук. Курт инстинктивно дернулся и рванул подальше от звука, в противоположную сторону.

На дорогу.

По которой ехала миссис Гриффит.

Она тоже не успела сориентироваться: когда она вжала в пол педаль тормоза, ничего изменить было уже нельзя. Мы услышали глухой стук и металлический скрежет и уловили запах жженой резины. Метров через двадцать машина наконец остановилась. Еще секунда, и все поглотила тишина. Даже бензопила замолкла — наверное, до мистера Ллойда донеслись какие-то звуки.

Курт неподвижно лежал в метре от обочины; вокруг его задних лап расползалась лужица крови. Когда мы к нему подбежали, он еще дышал.

К нам, белая как мел, подошла миссис Гриффит. Ее трясло. Зажав рот рукой, она снова и снова, заикаясь, твердила:

— Я его н-не в-видела… Он в-в-выскочил т-так неожиданно…

Мистер Ллойд уже стоял у дороги с растерянно разведенными руками в больших садовых рукавицах. Я поначалу тоже растерялся. Что в такой ситуации можно сказать или сделать? Мысли в голове застыли глыбами льда. Мистер Питерсон тем временем пытался одновременно помочь Курту и утешить миссис Гриффит.

— Вы не виноваты, — сказал он ей. — Его надо срочно в ветлечебницу. Отвезете нас?

Смысл вопроса до миссис Гриффит, судя по всему, не доходил. Мистеру Питерсону пришлось повторить его дважды, пока она наконец не кивнула, и потом еще раз, чтобы она сдвинулась с места. Тогда он повернулся ко мне и сказал:

— Поможешь его поднять?

Я открыл рот, но не смог выдавить ни слова. Красная лужа становилась все больше, и бедро Курта каждые несколько секунд вздрагивало. Я никогда в жизни не видел столько крови. Но мистер Питерсон на своем веку пережил и не такое. В отличие от всех нас он не терял самообладания.

— Не бойся, парень, — сказал он. — Его просто надо отнести в машину. Давай-ка вместе попробуем.

Он снял куртку и кое-как подсунул ее Курту под задние ноги.

— Держи ему голову и передние лапы, — сказал он мне. — На счет три — поднимаем…

— Я н-не смогу, — пролепетал я.

— Сможешь. Это займет всего полминуты. Полминуты — и все. Без тебя мне его не дотащить.

Я закрыл глаза и сделал несколько прерывистых вдохов-выдохов.

— Алекс, открой глаза. Посмотри на меня.

Я открыл глаза.

— Ты справишься. Давай, не тяни. На счет три…

Когда мы его поднимали, Курт издал жалобный стон, так что у меня внутри все похолодело. Но потом он замолчал, и это было еще хуже. Он оказался совсем не тяжелый, хотя нести его было неудобно. Но все равно мы быстро его дотащили и уложили его на заднее сиденье в машине миссис Гриффит. Мистер Питерсон сел с ним рядом, а я впереди. Через пятнадцать минут мы подъехали к ветлечебнице.

Курту вкололи снотворное и перебинтовали заднюю лапу. Потом нас пригласили в операционную. В центре стоял стол из нержавейки; на нем, вытянувшись, лежал пес. Казалось, он сладко спит.

— Кровопотеря меньше, чем мы предполагали, — торжественно объявила женщина ветеринар. — Но лапа сломана в двух местах. Когда он придет в себя, боюсь, у него будут сильные боли.

— Но он поправится? — спросил я. — Он выживет?

Ветеринар взглянула на мистера Питерсона, и мне показалось, что он ей чуть заметно кивнул.

— Раны излечимы, — сказала она. — Но вы должны понимать, что Курт — очень старая собака. Вряд ли он полностью восстановится. Лапа будет болеть, и он не сможет на нее наступать. Это в лучшем случае.

Мистер Питерсон кивнул, но промолчал.

— Но ведь он будет жить? — настаивал я.

Ветеринар задумчиво посмотрела на меня и снова перевела взгляд на мистера Питерсона.

— Я вас ненадолго оставлю?

— Да, спасибо, — произнес мистер Питерсон.

— Зачем? — не понял я. Смысл происходящего от меня ускользал. Раньше я не сталкивался ни с чем подобным. Если не считать маминого салона с его не совсем обычными посетителями, мне не приходилось наблюдать, как люди говорят — или не говорят — о смерти.

Миссис Гриффит достала из сумки платочек и приложила к глазам.