В общем, на протяжении нескольких недель я делал ежедневно два полных круга по периметру, в любую погоду, меняя лишь направление движения, свободный от необходимости с кем-либо разговаривать. Что могло быть лучше, чем остаться на целый час наедине с собственными мыслями? Я предполагал — и надеялся, — что так будет и впредь. Однако одним пасмурным днем все закончилось, потому что я встретил Элли.

Она выследила меня специально, хотя остальные не выражали ни малейшего желания со мной общаться. Как я узнал гораздо позже, это вполне соответствовало характеру Элли: она всегда плыла против течения.

Я ее немножко знал — точнее, знал, кто она такая, — хотя она была на год с лишним старше меня и училась на три класса впереди. Полностью ее звали Элизабет Фицморис, и она слыла злостной нарушительницей порядка. Чаще всего Элли ловили на пренебрежении принятым дресс-кодом. Она предпочитала одеваться в своем стиле, совмещая элементы эмо и готики. Про готов вы наверняка и сами знаете, а может быть, знаете и про эмо, но если вдруг нет, то я вам сейчас вкратце все объясню. Дело в том, что эмо и готы частенько захаживали в мамин салон. Готы предпочитают траурно-черный макияж и траурно-черную одежду (высокие сапоги с заклепками, пояса, цепочки, ожерелья и всякое такое). Эмо тоже любят черное, но в их стиле меньше театральности и больше подчеркнуто гиковского шика (что отличает их от истинных гиков). Одежду они носят узкую и облегающую, особенно штаны. Готы фанатеют от вампиров, сатанизма, громкой музыки и на людях ведут себя нарочито демонстративно, тогда как эмо больше погружены в себя и склонны к депрессии, но умеют относиться к ней с иронией, а если кого и ненавидят, то в первую очередь себя.

В характере Элли в равной мере присутствовали черты и гота, и эмо: в ней угадывалась какая-то внутренняя драма, но она не считала обязательным ее скрывать, а ее нелюбовь к себе объяснялась, на мой взгляд, низкой самооценкой. Она злоупотребляла черной подводкой и черными тенями, и волосы у нее были черные как вороново крыло. Она носила длинную челку, которую привычным жестом откидывала на левую сторону лица, делаясь похожей на правоглазого циклопа.

— Вудс! — позвала она, стоя в нескольких метрах от меня. — Притормози!

Я заметил ее издалека и собирался пройти мимо, но когда тебя окликают, делать вид, что не слышишь, как-то нелепо. Надо или остановиться, или убежать. Я остановился.

— Блин! — воскликнула Элли, поравнявшись со мной и переводя дыхание. — Ты куда несешься, Вудс? Еле догнала.

Похоже, она не ждала ответа на свой вопрос.

— Привет, Элизабет, — поздоровался я, и она тут же кривовато ухмыльнулась. Как выяснилось, с собственным именем ее связывали сложные отношения.

Позже она рассказала, что ее назвали в честь матери Иоанна-чтоб-его-Крестителя. Иоанн-чтоб-его, как и его мать, — это, как вам известно, персонажи из Библии.

— Называй меня Элли или не называй вообще никак, — потребовала она.

— Да я просто не хотел фамильярничать, — объяснил я.

Элли вытаращила глаза.

— Не хотел показаться бестактным.

— Бестактным?!..

— Ну да.

— С каких пор тебя парит бестактность? Ты ж у нас главный матерщинник! — засмеялась она.

— Я выматерился всего один раз, — уточнил я. — И у меня были на то веские причины.

Элли откинула челку, сложила руки под своей маленькой, но гордо торчащей грудью и пару секунд с любопытством рассматривала меня. Я был уверен, что весь этот спектакль она разыграла нарочно, чтобы смутить меня.

— Ну, тогда колись. Что за причины?

Я задумался, чтобы получше объяснить, но в результате (кто б сомневался?) выпалил следующее:

— Когда называешь вещи своими именами, лишаешь их власти над собой.

Элли закатила глаза. Она вообще часто закатывала глаза. За один разговор она делала это столько раз, что могла бы запатентовать как фирменный трюк.

— Во чудак.

— Есть такое, — вздохнул я.

— Я не в смысле наезда, — добавила Элли. — Вообще, чудаки не худший тип людей.

— Спасибо, — произнес я, потому что любая оценка, отличная от оскорбления, казалась мне тогда комплиментом. — А можно теперь я спрошу?

— Что-нибудь бестактное? — подмигнула Элли.

— Вообще-то, да. Как раз насчет матерщины. Ну, насчет слова на букву «м».

— Валяй.

— В общем… — я чуть помешкал. — С тех пор, как я выругался, люди чуть ли не в очередь выстраиваются, чтобы объяснить мне, насколько это ужасно и оскорбительно. Вот об этом и хочу тебя спросить.

— Интересуешься моим мнением?

— Ну да.

— Как женщины?

— Ну да.

Элли снова закатила глаза.

— Я вообще не врубаюсь, в чем фишка. Слово как слово.

— Понятно.

Элли, не моргнув глазом, проговорила матерное слово несколько раз подряд.

— Видишь? Ничего такого.

Ее ответ меня приободрил.

— Спасибо, — сказал я. — Узнал много нового.

Я отправился было дальше, но Элли схватила меня за руку.

— Эй, ты куда! — воскликнула она. — Чего ты шарахаешься? У меня к тебе вообще-то дело. — И не без сарказма добавила: — Если, конечно, ты никуда не спешишь.

— Собирался пройти еще круг, — ответил я.

— На хрена? — поморщилась Элли, но тут же передумала: — Ой, ну ладно, ладно. Пройдусь с тобой. Ща…

Она достала из сумочки пачку сигарет. Я нервно заозирался.

— Расслабься, — бросила Элли. — Все равно никто не смотрит.

— Пока не смотрит, — заметил я. — Но мы на виду.

— Говорю, расслабься, — повторила Элли. — На виду курить безопаснее всего. Пойдешь прятаться за беседку или к дальним корпусам, спалишься на раз. Туда только полные дебилы ходят курить. А на открытом месте никто тебя не засечет, потому что опасность видно издалека.

— Но опасность тоже тебя видит, — возразил я.

— Фиг они чего разглядят! Если только через телескоп.

— Миссис Мэтьюс ходит с биноклем.

— Ха, миссис Мэтьюс — овца! — сказала Элли. — Да она собственной тени боится.

— Знаю.

— Тебе не предлагать?

— Не надо.

Мы двинулись вперед, и она стала рассказывать мне про свою эпопею с пирсингом. На пятнадцатый день рождения Элли решила сделать себе подарок и проколоть бровь. Так сам собой отпал мой вопрос про загадочный пластырь над правым глазом, на который я из вежливости старался не смотреть. Зато возник другой: как она собиралась скрывать пирсинг от окружающих.

— А я не собиралась его скрывать, — ответила Элли. — Думала, получится как с хаером. Я тогда покрасилась, и все. Предки побухтели и смирились. Конечно, долго выносили мне мозг, но не брить же меня налысо? Так что тогда прокатило. Ну я и решила, что с пирсингом выйдет то же самое. Прихожу в воскресенье домой, а они мне такое закатили!.. Можно подумать, я в подоле принесла или еще что похуже.