и Савой. Последний утверждал, что мужские руки должны быть грубыми и уметь делать любую тяжёлую работу. Например, он делает мебель от самого полена до его места в гарнитуре в столовой или на кухне. Красиво, добротно, и чувствуется мужская сила искусства в предмете. Причём на долгие времена. Вадим ответил:

– Вот вы красоту из дерева делаете. Продаёте. Жена рада. В семью доход. А потом она идёт ко мне. Я делаю красоту её рукам. Она снова рада и несёт эту радость к вам домой. И чем чаще она ходит ко мне, тем дольше её руки будут оставаться красивыми. Пальчики супруги вам нравятся?

– Ну, нравятся. А где же доход в семью?

– Ваш доход в семью несёте вы как мужчина. А я как мужчина несу доход в свою семью. И какая разница моей жене или семье, как я заработал эти деньги? Я же их не украл, не отнял. Я продал вашей жене или другой женщине своё искусство. Правда, заплатила он мне из дохода, заработанного вами на мебели.

Вадим говорил с искренней убеждённостью, но при этом в тихой и ровной манере, как это делает Николай Дроздов в своей передаче «В мире животных». Дроздову веришь, и хочется взять под защиту всех краснокнижных зверюшек планеты. Вадим был логичен в своей аргументации не меньше ведущего популярной телепередачи.

– Сергей Александрович, а ведь парнишка-то прав, и тебе нечем крыть. А если ты хочешь завести разговор на предмет, мужская работа или немужская, то я тебе так скажу: мы тут все до единого на мужской работе, и Вадим сам от брони отказался и на посту стоит, как те мужики, что с шахты на войну поднялись. – Чалый снова начал откашливаться, держась рукой за горло.

Савин смотрел в пол и молча улыбался. Получалось, что он сам себя загнал в конфуз. Бывает. Только вот открыто признать свою неправоту не каждому дано.

* * *

Больше всего безусых пришло прямо со студенческой скамьи, не дождавшись дипломов, как Андрей Кибало, Егорка или Никита Никитенко, который даже среди сверстников выглядел мальчишкой, хотя гранатомёт в руках держал уверенно. Всегда вместе держались горловчане Сашка Александров, Андрюха Бесфамильный и Шура Гарбуз.

Парами несли службу противотанкисты. Семионенко Виталий дежурил в паре с Лексусом на крайнем правом фланге окопа и любил пройтись очередью из автомата по густому кустарнику, возвращаясь со смены. Егорка держался лучше бывалого Серёги Мэтра, который старался оберегать младшего товарища от тлетворного влияния некоторых злобных индивидов типа Валерки Дорошилова с его тайным собутыльником и сослуживцем по срочной Славиком. Бородатый Ювелир, получивший позывной ещё на зоне за ограбление ювелирной лавки, тянул лямку автомата на одном посту со всезнающим Серёгой Блондином, получившим львиную долю совокупных сведений о мироздании, истории и обществе из отрывных календарей, которые ежегодно всё его детство, вплоть до взрослой поры, дед, а потом и отец вывешивали над кухонным столом. Каждый боец, как и любой мирный человек, имел свои окрас, миросозерцание и просто понятия. Каждый отличался чем-то и одновременно был похож на всех. Особой незаурядностью выделялся талантливый, хоть и молодой снайпер Саня Семиволос…

* * *

«Немцы», как иногда противника называли бойцы союзнических войск, приступили к обстрелу позиций Савина, не дожидаясь, когда парни окопаются по самую макушку. Рыли по ночам, иногда сразу после утреннего получасового «моциона» из 82-го калибра. Редко, но бывало, что на штык-другой вгрызались в землю во время обеденного перерыва, который устраивали укропы в чётко обозначенное время: с двенадцати до тринадцати. А может, это и не украинцы были вовсе, а действительно педантичные фрицы из наёмников? В общем, в полный рост ушли только дней через пять. К тому времени уже погиб Красногудов, двоих тяжелораненых увезли за ленточку в Белгород, пару ребят ранило легко, и потому они оставались на позиции. Как оставался на месте и Сашка Семиволос, который однажды… В общем, всё по порядку…

После каждодневных пристрелок из 82-го миномёта одним солнечным мартовским деньком со стороны Харькова прилетели «гостинцы» увеличенного калибра. Сначала накрыло парой десятков 120-х, а на десерт – пакет из БМ-21 «Град». Налёт, даже если ты привык ждать его каждый день, в одно и то же время, всегда происходит неожиданно. Так и тогда налетело, нагрохотало, обсыпало, завалило… Даже оглушённые и напрочь контуженные бойцы пытаются услышать крики раненых, чтобы успеть подбежать и жгутом или чем-то ещё помочь братьям. Искорёженные до жути лица снуют по окопу в поисках, чем подсобить, кого откопать, кому, не дай бог, остекленевшие глаза прикрыть… Старший смены кричит что есть мочи, пытаясь ором пропороть пробки в собственных барабанных перепонках:

– Погибшие есть?! Раненые?! Правый фланг?! Левый?!

– Один на левом фланге! Осколочное в грудь! Срочная эвакуация. Сообщи санитарам. Пусть машину шлют.

– Блиндаж! Докладывай!

– Все целы, не беспокойтесь, пожалуйста, – интеллигентно доложил Славочевский.

– «Двухсотые» есть?! – кричит Сеня.

– Есть «двести»! – слышится ответ.

И вот тут наступила действительно внезапная тишина. Жизнь остановилась у одного навсегда. Жизнь остановилась у всех на мгновение.

– Кто?!

– Санька Семиволос, земля ему пухом.

Кто-то снимает головной убор, кто-то крестится и что-то причитает одними губами: молится.

Старший смены Сеня Семёнов, расталкивая бойцов в узком коридоре окопа, спотыкаясь о ящики, путаясь ногами в разбросанных расчехлённых спальных мешках и плащах-накидках, запыхавшись, наконец добирается до тела убитого товарища…

«Эх, Сашка, Сашка! Такой парень был! А снайпер-то! Стрелок от бога!»

Все видят, как вздрагивают плечи Сени, стоящего на коленях перед прикопанным телом ничком лежащего убитого товарища. Словно невидимая холодная костлявая рука проводит по устам оторопевших от испуга солдат. Тишина. Необъявленная спонтанная минута молчания…

Вот он, товарищ по оружию. Несколько минут назад у него всё было впереди: учёба, любовь, радости, жизнь… А сейчас он лежит, уткнувшись лицом в сырой замес глины, песка и чернозёма… Каска откинута недалеко от головы, накрытой капюшоном зимней форменной куртки, залепленной плотной весенней грязью. Ноги присыпаны землёй с бортов окопа…

– Эх, Саня, – начинает причитать Семёнов, одновременно покачиваясь телом то вперёд, то назад, – как я твоей матери-то в глаза погляжу? Она же просила за тебя… Ох! Как бы я много сейчас отдал, чтобы ты встал, братишка!

И тут… земля, свалившаяся на половину туловища Семиволоса, начинает как будто шевелиться. У стоящих ближе к телу непроизвольно открываются рты в форме буквы «о». Глаза их потихонечку норовят вылезти из орбит. Лежащее тучное тело издаёт отчётливый бесцеремонный слоновый храп, а левая рука произвольно вылезает из-под живота и начинает рыскать в поисках, видимо, отлетевшей каски. Неведомая сила отшвыривает Сеню