class="p1">Сибила с удивлением посмотрела на него. Дориан молчал. Сибила движением грациозным и нежным опустилась перед ним на колени и стала целовать его руки. Но Дориан вздрогнул и отшатнулся.

– Вы всё испортили и искалечили! – крикнул он. – Вы всё убили! Теперь я гляжу на вас и не вижу больше той, которую полюбил. Я видел в вас великий талант, в вас говорили бессмертные поэты. Но вы всего лишь обычная, пустая женщина. Боже, как я был слеп! Вы испортили самое прекрасное, что было в моей жизни. Как могла любовь убить в вас актрису? Вы стали тем, что вы есть на самом деле. Ничтожная и серая. Плохая актриса с хорошеньким личиком.

Сибила побледнела как смерть. Она прошептала еле слышно:

– Вы ведь говорите это не всерьез, это не может быть правдой. Вы словно играете.

– Играть я предоставляю вам, – недобро возразил Дориан.

Девушка поднялась с колен. Она была так прелестна и трогательна в этот миг, но Дориан со злобой оттолкнул ее.

– Не покидайте меня, – с мольбой прошептала Сибила. – Я жалею, что так плохо играла сегодня. Я исправлюсь! Пойми, любовь пришла так внезапно, поцелуй меня, не уходи. Ты погубишь меня. Если ты бросишь меня, мой брат грозился тебя… нет, я забуду, что он говорил. Ты прав, мой Принц, я снова полюблю, я вернусь на сцену, я буду такой, как прежде, только не покидай меня, не бросай. Я не перенесу этого.

В отчаянии она пыталась удержать его, а Дориан смотрел на нее презрительно и высокомерно, ее отчаяние только раздражало его, а слова казались нелепыми и фальшивыми.

– Я ухожу от вас. – Равнодушие сквозило в его голосе. – Довольно, я более не буду встречаться с вами. Прощайте.

Теперь Сибила плакала тихо, едва слышно. Она стояла неподвижно, будто окаменев. Дориан в последний раз взглянул на нее и вышел.

Он брел по улице, едва осознавая, куда идет. Он долго шел между каких-то тускло освещенных домов, нищих, приземистых, обшарпанных, вслед ему неслись хриплые голоса женщин, которые зазывали его. Его толкали пьяные, он слышал грубую ругань и пронзительные крики, но он все шел и шел. Теперь ему казалось, что это и есть истинный мир. Вот он каков, когда с него сбросишь покрывало фантастической мечты и увидишь его без обмана.

Только на рассвете он очутился около Ковент-Гардена. Тучи поднялись, и утреннее небо светилось, как чудесная жемчужина. Мимо него ехали повозки, полные раскрывшихся лилий. Это везли цветы на рынок. Воздух был напоен ароматом. Шли мальчики с корзинами, полными желтых и красных роз. Цветы, цветы… вся улица была полна ими.

Дориан поймал извозчика и поехал домой. Он открыл высокие резные двери своего дома, в большом золоченом венецианском фонаре еще не погасли газовые рожки. Он бросил взгляд вокруг себя, и привычная роскошь успокоила его. На стенах висели прекрасные картины и гобелены времен Ренессанса. Он вынул бутоньерку из петлицы и задумался. Горечь и отчаяние постепенно уходили из его души.

– А, вот оно, мой портрет. – Преодолев минуту слабости, он подошел к нему. Что это? Лицо на портрете показалось ему странно изменившимся. В складках рта чувствовалась насмешка и жестокость. Как это может быть? Откуда это новое выражение? Он по-прежнему красив, но что-то непоправимо изменилось в нем.

Дориан долго всматривался в картину. Может, виноват свет этой старинной лампы? Дориан подошел к окну и резко раздвинул портьеры. Но в ярком утреннем свете на лице портрета еще ярче проступила эта складка жестокости и бессердечия.

Дориан содрогнулся и торопливо взял со стола овальное зеркало с узорчатой ручкой. Он поглядел в него. Нет-нет, его лицо так же, как всегда, было прекрасным и безоблачным. Он снова перевел взгляд на портрет. Страшная перемена бросалась в глаза. Какая разница между портретом и отражением. И вдруг он вспомнил слова, сказанные им когда-то в мастерской Бэзила. Тогда он пожелал… о это безумное желание! Чтобы портрет менялся и старел вместо него, а он оставался вечно чистым и молодым, чтобы печать всего темного и порочного, все следы мучений и страстей ложились на лицо портрета.

Неужели его желание исполнилось? Это невозможно! Страшно даже думать об этом. Но вот он воочию видит свой изменившийся портрет. Жестокость? Но виноват в этом не он, а Сибила. Он заставил ее страдать, но ведь это она оказалась ничтожной, недостойной его любви. Пусть он и ранил Сибилу, но она убила его мечту. Женщины переносят горе легче, чем мужчины. Так говорит лорд Генри, а уж он-то хорошо знает женщин.

Ну а портрет? Значит, отныне портрет будет хранить тайну его жизни? Да, этот портрет открыл ему его собственную красоту, но теперь он омрачает эту душу? Нет, он слишком многое пережил сегодня, ему это только кажется. Он опять посмотрел на картину. Да, портрет стал иным. Эта жесткая усмешка, исказившая его прекрасное лицо. Теперь человек на полотне будет меняться все больше. Золото кудрей сменится сединой, юное лицо покроется сетью морщин. Каждый грех, каждое преступление, совершенное им, будет губить его красоту, запечатленную на портрете.

Нет, в таком случае он не станет больше грешить! Портрет отныне сделается как бы его совестью. Он вспомнил, как рыдала Сибила, лежа у его ног, рыдала, как малое дитя, как нежно она звала его – Сказочный Принц. Жалость проснулась в его сердце. Он вернется к Сибиле Вэйн, он не допустит, чтобы она страдала. Он женится на Сибиле. Бедная девочка… Его жизнь с Сибилой будет чиста и непорочна.

Он встал с кресла и закрыл портрет высоким экраном.

Глава 6

Ночью Дориан крепко и безмятежно спал. Он проснулся с трудом и едва открыл глаза. Слуга Виктор, тихо ступая, вошел с чашкой кофе и целой пачкой писем на подносе из узорного севрского фарфора.

– Уже так поздно! – воскликнул Дориан, взглянув на часы, и стал разбирать письма.

Он отложил в сторону пухлое письмо лорда Генри, остальные были приглашениями в театры, на концерты и благотворительные обеды.

– Не хочу никого видеть. Кто бы ни пришел, меня нет дома, – сказал Дориан.

Слуга поклонился и вышел, притворив за собой дверь.

Дориан сел на кушетке напротив экрана, закрывавшего портрет. Экран был сделан из позолоченной испанской кожи с дорогим тиснением. Но что делать, если Бэзил придет и захочет взглянуть на свою работу? А ведь он, конечно, захочет. К тому же он так упрям…

Дориан встал и отодвинул в сторону экран. Сдерживая дрожь, он, не отрываясь, смотрел на портрет. Да, тот непоправимо изменился. И все же портрет