обычного: здесь не было места длинным пустым любезностям. К тому же для меня эта компания была в новинку, как для Антония – корабль Венеры.

Когда все нагрузились так, что пир превратился в обычную попойку, я решила вернуться к себе. Антония, однако, это разочаровало – он хотел, чтобы я осталась.

– Зачем? Хлестать вино с солдатами? Им от моего ухода только полегчает – будут чувствовать себя свободнее. Они наверняка ждут, когда я отбуду, чтобы разгуляться вволю.

– Отправляйся в мои покои, – предложил он. – Я скоро приду.

– Как солдатская девица! – рассмеялась я. – Нет уж, спасибо.

– Но я приготовил их для нас!

– Наверное, заменил походную койку настоящей?

Проблема, конечно, была не в койке, а в том, что это позор – отправиться к нему и ждать, когда великий полководец соблаговолит явиться. Да еще на глазах у его командиров. Неожиданно я разозлилась.

– Так вот к чему ты клонил все это время? Ты хвастался, да? – Я указала на огромную компанию. – Хочешь произвести на них впечатление?

Мне нужно было уходить. Я чувствовала себя преданной.

– Нет, постой. Я не…

Он осекся, но не протянул руки, чтобы задержать меня.

– Ты должен прийти ко мне, — сказала я. – Это единственная возможность.

Я встала с ложа, вышла и села в свои носилки.

По пути к пристани я отчаянно злилась и думала, что, если Антоний явится на корабль, я не допущу его к себе. Настроение не располагало к любви: весь вечер он демонстративно держался на расстоянии, а потом решил, будто я стану дожидаться его в постели. Видно, женщины избаловали его сверх всякой меры. Взять хотя бы его вчерашнюю выходку: нужна большая самонадеянность, чтобы заявиться ко мне посреди ночи, как в палатку лагерной шлюхи!

Но как я сама себя повела?

Было уже поздно, когда я поднялась на борт моего корабля и спустилась в каюту. Вчера в это же время я только начала отдыхать после пира. Неудивительно, что меня одолевала усталость. Путешествие, приготовление, пиршество… бессонная ночь, новые приготовления, новый пир. Я валилась с ног, а потому выбросила из головы все мысли об Антонии и его солдатском празднике и, не удосужившись даже позвать Хармиону, скинула одежду, буквально заползла в постель и провалилась в глубокий крепкий сон без сновидений.

Пробудило меня ощущение чьего-то присутствия. Мгновенно встрепенувшись – сна не осталось ни в одном глазу, – я села, открыла глаза и увидела стоявшего посреди каюты в круге света от тусклой лампы Антония.

– Меня впустила Хармиона, – пояснил он. – Я пришел, как только смог.

Торопливо прикрывшись простыней, я уставилась на него. Я в жизни не оказывалась в таком положении – захваченная врасплох, сонная, раздетая.

А он – одетый, даже в плаще – невозмутимо смотрит на меня сверху вниз.

На Хармиону обижаться не приходилась: после моих признаний она решила, что я жду этого посещения, и впустила позднего гостя.

Не успела я что-нибудь сказать – способность соображать и тем более говорить возвращалась ко мне очень медленно, – как он сел на кровать и обнял меня. Я вздрогнула от прикосновения его холодных от ночного воздуха рук к моей голой спине, и он крепче сжал меня в объятиях.

– Мои вояки пили и распевали песни, я не мог их покинуть, – прошептал он мне на ухо. – Командир должен быть со своими людьми и в бою, и на пиру. Но поверь, мне не терпелось уйти к тебе.

Пока он говорил, я поняла, что он совершенно трезв. Значит, он действительно не бражничал вместе с остальными и пришел не по пьяной прихоти. У него было время подумать.

– Я еле дождался, когда все разойдутся.

– И никто не видел, как ты пошел сюда?

Конечно, ко мне он отправился тайком!

– Боюсь, на тебя не угодишь, – промолвил Антоний. – Сначала ты настаиваешь, что мы не должны стесняться и скрывать наши отношения. Потом, когда я прошу тебя подняться, не стесняясь, в мои покои, обвиняешь меня в желании похвалиться и даже опозорить тебя, хотя ничего подобного у меня и в мыслях не было. Именно поэтому я ничем не выдал наших отношений. Ты сама решишь, как себя вести. И ты, похоже, хочешь сохранить тайну.

Он говорил и просто держал меня в объятиях, не пытаясь даже поцеловать.

– Это из-за растерянности, – призналась я. – Не спорю, вчера утром я говорила одно, сегодня вечером – другое. Это потому, что легче быть смелой на своем корабле, среди своих людей, чем в незнакомом обществе. Мои слуги прекрасно знают, что постель со мной не делил ни один мужчина, кроме тебя, а твои солдаты привыкли, что ты меняешь женщин. Я не хочу стать очередной Глафирой.

– Какая Глафира? С тобой не сравнится никто в мире! – воскликнул Антоний так искренне и пылко, что я невольно рассмеялась.

– Ох, Антоний, как бы я на тебя ни злилась, все равно прощаю. Я рассердилась, когда ты прислал мне нелюбезное приглашение, когда вломился в мою каюту, когда застал меня врасплох вот такой…

– Вот такой? – Он поцеловал мое плечо там, где с него соскользнуло покрывало. – Это гораздо соблазнительнее, чем наряд Венеры. Самые прекрасные статуи Венеры обнажены.

В его поцелуе не было той нетерпеливой настойчивости, что отличала лихорадочные объятия предыдущей ночи, однако его обволакивающая неторопливость внушила мне особенную эротичную истому. Его спокойствие пробуждало меня – и возбуждало.

– Так и быть, останься, – сказала я и положила руки ему на плечи.

Потом я подалась вперед и сама, первая, поцеловала его в губы. Этот долгий поцелуй зарядил меня возбуждением; я и не догадывалась, что поцелуй может существовать сам по себе, словно отделенный от всего остального на свете. Я чувствовала, что могла бы жить в нем вечно.

Бесконечно долго я наслаждалась этим поцелуем, обнимая мужчину, способного вызвать у меня вожделение и нежность одновременно.

Естественно, вскоре я лежала с ним рядом в темноте, желая, чтобы ночь продолжалась вечно. Мною никогда так не восхищались, никогда не боготворили меня телесно. Я окунулась в мир новых ощущений.

А ведь еще недавно мне казалось невозможным полюбить кого-либо, кто физически не похож на Цезаря – худощавого и отличавшегося элегантной пропорциональностью сложения. Собственно говоря, все мои представления о любви были привязаны к телу Цезаря, неотделимы от него. Теперь это осталось в прошлом, и мне пришлось учиться любви заново, с самого начала. Когда я, полностью удовлетворенная, перевернулась лицом вниз, он начал новые ласки: стал распускать и разглаживать по спине мои волосы, спадавшие гораздо ниже лопаток.

– Всегда мечтал прикоснуться к