Никки захихикала.

– Самим злом? Боже, ты сейчас похожа на свою повернутую мамашу. Что дальше, будешь читать его ауру? Конечно он не был злом – это же не сериал какой-нибудь про ангелов с демонами. Все просто: он стоял у тебя на пути; больше не стоит. Будь это несчастный случай, ты, хоть и не пожелала бы признаться себе в этом, была бы довольна, что он получил по заслугам.

Я отказывалась даже думать о таком развитии событий. Неважно, это ведь не было несчастным случаем.

– А твоя мама стоит на твоем пути.

– В точку. – Никки энергично закивала головой. Она была похожа на репетитора, чей ученик наконец-то осилил сложную геометрическую задачку.

– Но я не могу просто убить кого-то. – Я выкручивала себе пальцы, похрустывая костяшками, в надежде хоть как-то снять напряжение.

– Знаешь, как людей учат убивать в армии? – спросила Никки. – Американцы, кажется, изучали это. Назвали это убийствологией. – Она заметила мое выражение лица. – Я не вру, честно. Не помню, как звали исследователя, но он написал об этом книжку, когда изучал Вторую Мировую. Все сложно, конечно, но нужна тренировка. Если требуется из нормальных людей сделать солдат, способных стрелять и бомбить врагов, то надо изменить их мышление.

– Ты так это сделала?

– У тебя такая реакция, будто у меня весь подвал трупами забит. Думаешь, солдат смотрит на врага на другом конце поля и думает о его семье, собаке, мечтах стать художником? Разумеется нет. Он думает: «Он стоит на моем пути. Он мой враг». Даже не воспринимает того как человека, просто как преграду. Вот так и выигрывают войны.

– По крайней мере ты так добиваешься желаемого.

– Если нет другого выбора, то да. – Никки показала пальцем на палатку с едой впереди. – Хочешь чего-нибудь выпить? – Не дожидаясь ответа, она подошла ближе, на ходу выуживая мелочь из карманов. – Одну газировку и… – Она посмотрела на меня, но я только отрицательно покачала головой. В моем состоянии меня бы стошнило от любого напитка. Никки заплатила за свою воду, и мы продолжили ходить вокруг обсерватории.

– Почему твоя мама у тебя на пути?

Перед тем как ответить, Никки с щелчком открутила металлическую крышку бутылки и сделала большой глоток.

– Ты знала, что если хочешь спасти утопающего, то тебе нужно быть предельно осторожным?

– Нет. – Моя воображаемая головная боль, на которую я ссылалась раньше, перестала быть воображаемой. Пытаться следовать за потоком мысли Никки – все равно что пойти в лабиринт в парке развлечений. Пойдешь в одну сторону – тупик. Пойдешь в другую, надеясь на лучшее, – и врежешься в зеркало. Верх был снизу, правое становилось левым, и все теряло смысл.

– Однажды летом я работала спасателем в бассейне. Фиговая работа, звучит гораздо круче, чем есть на самом деле. И нам объяснили на обучении, что если кто-то тонет – они способны на все. Они находятся в режиме выживания. Они попытаются вскарабкаться тебе на голову, лишь бы вылезти из воды.

– И?

Никки снова отпила из бутылки.

– Моя мать такая же. Мало того, что она тонет сама, так она еще и меня топит. Всегда жалеет о своих решениях. Много пьет. Влюбляется в последних сволочей, а потом удивляется, когда они показывают свое настоящее лицо. И после этого она пьет еще больше, и это как порочный круг. Ей при разводе досталась неплохая сумма от моего папы, и дедушка с бабушкой оставили ей наследство. Работать ей не надо, но она тратит деньги так, будто хочет кому-то этим досадить. Только вот пока досаждает лишь сама себе.

– Почему же ты не переедешь от нее?

– Это не так-то просто.

Мне хотелось уже рвать на себе волосы от раздражения на нее.

– Черт, это гораздо проще убийства. – Я с трудом заставила себя не повышать голос.

– Как же ты драматизируешь. Я-то думала, что ты ученая, потому и выбрала тебя. А теперь ты себя ведешь так, будто хочешь стать актрисой летнего сезона в шекспировском театре. – Никки выкинула опустевшую бутылку в мусорное ведро. – Мама тратит все наши деньги. Деньги, которые дедушка и бабушка оставили мне на обучение. Может даже на небольшую квартирку в центре. А если я перееду – то ничего этого не получу. Только ее истерику, якобы я кидаю ее, как папа. Она привыкла получать все желаемое, думает, что у нее есть на это право. Я хочу показать ей, что она ошибается.

– Значит, это все из-за денег? – Я попыталась понять смысл сказанного.

Никки театрально вздохнула.

– Частично из-за денег. Еще из-за моей свободы, которая не достается просто так. Это все ради справедливости. И – знаю, ты не поверишь, – это поможет маме.

Я подавилась собственной слюной от шока.

– Ты рехнулась? Как ей поможет ее собственное убийство?

– Легко. Думаешь, она сможет как-то измениться к лучшему? Сильно в этом сомневаюсь. Она продолжит пить. Со временем будет страдать из-за испорченной печени. Если умрет сейчас, то не доживет до того момента, когда будет прикована к кровати в какой-нибудь дешевой клинике. Она будет несчастна и потянет меня за собой. Как утопающий.

– Может, она сможет повернуть жизнь к лучшему?

– Да ладно тебе фантазировать. Давай лучше придумаем, как тебе убить ее без мук совести. Не хочу, чтоб ты улетела, не доведя дело до конца.

– Это все неважно. Я никогда не смогу решиться на убийство твоей мамы. – Мне была отчетливо слышна дрожь в собственном голосе.

Никки остановилась и встала лицом ко мне.

– Тебе не нужно на что-то решаться ради меня или ради нее. Но лучше бы тебе поскорее осознать, что это – единственное решение для твоей проблемы.

Никки кинула мне телефон, который отскочил от моей груди, и я еле успела поймать его уже у самой земли. Она помахала мне рукой и растворилась в толпе туристов.

Я медленно пошла в другом направлении. Хоть я и отказывалась верить, что убийство было моим единственным спасением, но я боялась. Я не могла обратиться в полицию – Никки подставит меня как убийцу Коннора. Я не могла рассказать родителям – они мне никогда не поверят после всего случившегося. Я ни за что не хотела рассказывать Алексу – это только втянуло бы его в эту черную дыру. Я также не могла посоветоваться с Эмили – она слишком далеко, да и о таком не напишешь в письме. Куда бы я ни повернулась – передо мной немедленно захлопывалась дверь, загоняя меня в угол и заставляя кричать от бессилия.

Двадцать пятое августа

Осталось 6 дней

Я знаю, что однажды уже убила. Меня до сих пор мучают кошмары. Это случилось на летних каникулах перед десятым классом, когда мама нашла мне работу – помогать ее знакомой из церкви. Бетти была старой. И не просто старой, а старой как пра-пра-прабабушка. С возрастом она согнулась в низкий вопросительный знак, а ее кожа казалась ужасно тонкой, из-за чего я опасалась даже трогать ее: вдруг порвется, как салфетка?