раз двух медведей приводите. Или трёх.

Фыркнул господин Филинов, развернулся и вверх по лестнице ушёл — досыпать.

Девчонки хихикают, друг дружке шепчут что-то и на меня зыркают.

Матвей Прокофьевич стоит в сторонке, и взгляд у него хуже чем у недавнего медведя. Потому что медведь тот ненастоящий. А в глазах у начальника смерть моя — самая реальная.

Глава 23

Мы ехали бодрым шагом. Хорошие лошадки у моего нового босса, резвые, ладные, одинаковой масти — как близнецы. Идут ходко, пофыркивают, радуются прогулке.

Босс на сиденье экипажа с удобством устроился, меховым пледом ноги прикрыл, важный такой. Сидит, окрестности озирает с хозяйским видом.

Рядом с ним Матвей Прокофьевич, глава охраны. Я с кучером, впереди. На запятках орг давешний, тылы прикрывает.

Поднялись утром рано, и покатили.

Мне Матвей оружия не дал, хоть я и охранник. А сам револьвер взял, я видел у него на поясе, под тулупчиком.

Едем по важному делу. У босса здесь заводик небольшой, рядом с заводом— посёлок. Там рабочие живут. Вот и едем — с проверкой.

Вокруг лес весь повырублен, а деревья на постройку этого самого заводика и пошли. Был лес — стал прогресс.

Да ещё подвозят, из соседнего лесочка, откуда звук топоров раздаётся. Пока мы с проверкой ходили, телеги со стволами свежими подкатывали одна за другой. Понятно — здесь доски делают, и прочий материал для строительства.

Заводик работает исправно, рабочие — почти все поголовно — гобы и орки, носятся как угорелые, стараются. Тощие, оборванные, но работают, словно черти.

Я спросил потихоньку, сколько получают, мне сказали. Услышал я, аж поперхнулся. Эх, думаю, обнаглел Димка Найдёнов, когда десять рублей в неделю требовал. Люди, то есть нелюди, за копейки работают и рады. Вон как надрываются. А что делать — в городе работы нелюдям мало, в деревне и того меньше. Не всем же грабить — кошельков чужих на всех не напасёшься.

Босс доволен остался, старшего похвалил, и поехали мы дальше. Но не к себе домой, а по дороге вдоль лесочка.

Едем, господин Филинов озирается, зубом цыкает — как на конфетку.

— Эх, — говорит, — какое место хорошее! Вот этот бы участок, да другой, что по соседству, купить! Я бы развернулся.

— Позвольте спросить, — тут я не выдержал, — что бы вы сделали — ещё одну лесопилку?

— Нет, лесопилка у меня уже есть. Одной достаточно, — буркнул Филинов. — Настоящий завод построить хочу. Станки поставить, корпуса каменные, к ним бараки для рабочих. Чтоб из города не возить.

Оживился босс, меховой плед откинул, руками размахивать стал.

— Зачем в городе нищету разводить? Гобам и оргам запрет дан лишнего плодиться — так они тайно. Наплодят детишек, те на улицу — воровать, милостыню просить. А кто и грабить. У меня же все при деле будут.

— Правильно, — говорю.

— Вот, ты понимаешь, не зря в университете штаны протирал! — горячится Филинов. — А наши власти не желают понимать. Что им — именьице фамильное есть, пшеница растёт, скот плодится — и ладно. Раз в год по весне эльвы прикатят, над земличкой поколдуют — на урожай, и все довольны. А что земля родит всё хуже, так что — на наш век хватит!

— Так если хватает… — засомневался я.

— Сегодня хватает, завтра нет! — отрезал босс. — Сегодня мы на коне — всему миру пшеницу продаём, в золоте купаемся. А они там, у себя, пока мы спим сладко, машин понаделали, без всякой магии. У нас в городе кто на авто ездит? А? Вот то-то и оно. А у них скоро каждый сможет. Веялки, сеялки, того гляди, пахать будут не лошадью, а железом! Тут нам и конец придёт.

— Почему это — конец? — спрашиваю.

— А потому. Не нужны мы им станем, с зерном своим. А не нужны, так и деньги — всё. Сядем мы на жопу, будем лапу сосать. Бери нас голыми руками…

— Так что же вы там, наверху, не скажете, — говорю. — Это же ясно, как дважды — два.

Засмеялся Филинов, аж затрясся весь.

— Молод ты ещё, хотя и с дипломом! Думаешь, всё по уму да по науке в мире делается? У каждого свой интерес. Мне вот участок нужен, чтоб земля, да возле реки, да с лесом. Кто мне её даст? Эльвы здесь право имеют, самый лакомый кусок под себя взяли, травинку сорвать не моги. Им волю дай — лес будет расти от края до края, и ничего в нём не будет, кроме волков и медведей с лосями.

Тут я даже и возразить не смог. Послушать босса, так он везде прав, а другие дурачьё, как на подбор. А Филинов разошёлся, так и сыпет:

— Наши эльвы, конечно, самые лучшие. За границей таких не сыщешь. У них там, за границей, всё больше орги и гобы мелкие, самой вредной породы. Наша община инородов самая большая и для власти много делает. Тут не поспоришь! Никто им не указ, кроме государя. Захочет старший эльв, благородный господин Домикус, чтобы лес стоял вечно — он будет стоять. И государь одобрит, потому что старший эльв для него — первый советник и лучший друг.

— Так что же, — говорю, — выходит, эльвы там, в столице, не желают прогресса?

Филинов плечами пожал. Меховым пледом прикрылся, сказал сухо:

— Что для нас прогресс — для них хрен собачий.

И замолчал. То ли запал иссяк, то ли пожалел, что с простым охранником разболтался.

Сделали мы круг по полям, по лесам, и назад погнали. С ветерком. Лошадки обрадовались, кучер — пожилой гоб — им насвистывает, как разбойник. Копыта стучат, рессоры поскрипывают, деревья по сторонам так и мелькают. Эх, хорошо!

Ближе к дому дорога глаже стала, мы ещё припустили.

Подкатили лихо, а там у ворот уже карета, запряжённая вороными, тоже подкатывает— со стороны города. Хозяйка приехала.

Вороные — во двор, карета встала у крыльца. К ней тут же слуги подскочили, ступеньку откинули, дверцу распахнули. Лакей с запяток соскочил, руку подал хозяйке.

Хозяйку, жену босса, я первый раз видел ещё когда мы с Бургачёвым обход делали. Ничуть не изменилась — такая же бесцветная, одежда тёмная, сухарь-сухарём дамочка.

За ней из кареты служанки попрыгали, им-то руки никто не подал. Все с коробками, свёртками, сумками всякими. Конечно, в городе были, по магазинам прошлись, не иначе.

Смотрю — Верочка моя тоже с ними. И на руках у ней собачка мелкая. Глазками блестит, язык высунула, сопит довольная.

У меня камень с души свалился