Как сумеет.

Господи, пусть он останется жив! Ты, там, на небесах, уже начинающих светлеть (ах, эти стремительные августовские рассветы!), – помоги моему мужу, Господь, и я ничего не пообещаю тебе взамен, кроме благодарности и любви. Помоги ему вернуться ко мне. Помоги мне ему сказать.

Может быть, он захочет услышать».

Дзынь. Дзынь, дзынь.

С коротким хеканьем барон де Саваж выбросил вперед руку, достав клинком плечо Идальго, и тот отшатнулся, однако тут же ушел в сторону. Полученная рана ничуть не мешала ему, казалось, он стал двигаться еще быстрее, и Колетт смотрела на него со все растущим восхищением. Она так увлеклась, что пропустила момент, когда шпага Идальго вошла в горло барона де Саважа.

Капитан мушкетеров захрипел, схватился за клинок скользкими пальцами, но кровь хлынула неудержимо, заливая белый воротник и превращая его в алый. Ноги барона подкосились, но упал он аккуратно: Идальго поддержал тело, чтобы тут же вытащить из него клинок. Взметнулся кровавый фонтанчик, Колетт моргнула, а Идальго наклонился к своему врагу, глаза которого уже начинали стекленеть, и что-то сказал ему на ухо. Барон забился, захрипел, его руки шарили в поисках уроненной шпаги, однако он ничего не мог больше ни сделать, ни сказать. Конвульсии сотрясали тело умирающего, и через несколько мгновений оно замерло.

Идальго выпрямился.

Молчание, повисшее во дворе, было осязаемым. Мушкетеры лишились вожака – и есть ли среди них следующий, Колетт не знала. Она не удивилась, когда Идальго заговорил:

– Господа в красных куртках, у меня с вами счетов нет, да и с вашим капитаном не было – вот у него со мной были. Если вы желаете устроить бойню, прошу вас, не стесняйтесь. Каждый волен выбрать себе смерть. Но я предложу вам вот что: мы спокойно разойдемся, все сохранят свои жизни, здоровье, а некоторые набьют кошельки по дороге в казармы – куда как много бесхозного добра нынче на парижских улицах!

Вот это удар, подумала Колетт. Куда там горлу барона де Саважа.

Идальго, несомненно, прекрасно разбирался в людях: он догадывался, что барон собрал под свое крыло тех, кто не отличался особой чистотой помыслов; и теперь, когда предводитель был мертв, они не видели смысла жертвовать собой. Ради чего? Ради приказа, которого непосредственно им никто не отдавал?

Мушкетеры переглядывались, а затем один из них, рослый, кудрявый, спросил громко:

– Вы даете нам уйти?

– Путь свободен. В той стороне двора калитка; воспользуйтесь ею. – Идальго был сама любезность. Мушкетеры один за другим потянулись прочь, а Колетт направила коня туда, где сидели ее родственники. Спешившись и в очередной раз мысленно поблагодарив Ренара, заставившего ее надеть мужской костюм, она воскликнула:

– Слава богу, вы живы все!

– Мой отец ранен. – Ноэль беспомощно потряс связанными руками. – Когда они ворвались в дом… Чета де Рабоданж… Я не смог защитить их, меня сразу скрутили… А отец пытался, и тогда они… – Голос его сорвался.

Колетт вытащила из ножен на поясе кинжал и разрезала его путы; Ноэль тут же перехватил у нее клинок и сам справился с веревками на руках матери и отца. Дядя Жан-Луи лежал неподвижно, закрыв глаза, и Колетт подумала, что сегодняшние неприятности еще не закончились. Тетушка Матильда рыдала.

– Мадам, позвольте помочь вам. Сударь. – Барона де Аллата можно было сейчас узнать только по голосу, да и то, если прислушиваться нарочно. – Эй, друзья мои, – он окликнул людей Идальго, – нам здесь не помешают лишние руки.

– Все будет хорошо, – приговаривала Колетт, обнимая тетушку, – мы отправимся туда, где безопасно.

Кто бы ни были эти люди под масками, действовали они быстро. Где они добыли экипаж – оставалось только гадать; впрочем, наверняка немало карет сейчас брошено на улицах. Небо уже сильно посветлело, рассвет крался – как бы сказал Ренар – на мягких лапах. Колетт помогла Ноэлю усадить тетушку в экипаж, огляделась и увидела Идальго. Раненое плечо ему кто-то перевязал красным рукавом от мушкетерской куртки. Он стоял и смотрел на труп барона де Саважа у своих ног, и бог знает о чем думал. Колетт решительно направилась к нему.

Идальго поднял голову.

– Мадам.

– Благодарю вас за все, – сказала она, – благодарю от всей души, и от имени моего и родственников. Вы действительно совершаете чудеса, и я стану молиться за вас каждый день, чтобы Господь вас уберег.

– Спасибо, мадам, это мне приятно.

– Мне так неловко просить вас еще…

– Говорите, и я исполню.

– Если вы встретите моего мужа, графа де Грамона, скажите ему, что я очень жду его; пусть как можно скорее приедет. Мы сейчас отправимся в наш особняк здесь, рядом, нужно, чтобы дядюшка отдохнул, чтобы на него взглянул врач, если только врача удастся теперь отыскать. Пусть мой супруг, если сочтет возможным, приедет и скажет, что нам делать теперь. Ведь я беспокоюсь за него.

– Я восхищен вами, мадам, – сказал Идальго, кланяясь ей и целуя ее руку. – Я отыщу графа де Грамона и так или иначе доставлю его к вам. Вы заслужили это.

– Чем же? Я доставила вам сплошные неприятности.

– Нет.

Он посмотрел снова на тело барона де Саважа, и Колетт отошла, оставив наваррского героя наедине со своими мыслями. Де Аллат подвел ей лошадь, предложил ехать в экипаже, но Колетт отказалась. Выезжая со двора, она оглянулась: черная фигура, словно вырезанная из тени, уже плавно скользила прочь, но вдруг замерла на мгновение. Идальго обернулся, их взгляды встретились. Колетт не видела его глаз, однако знала, что он смотрит прямо на нее. Затем он коснулся кончиками пальцев полей своей испанской шляпы.

Таким Колетт и запомнила его – в предутреннем сумраке Варфоломеевской ночи.

Час спустя она стояла в гостиной все того же особняка, который сегодня так и не удалось навсегда покинуть, и смотрела в огонь, весело плясавший на поленьях. Тяжелые шторы были задвинуты, отгораживая комнату от ужаса, царившего на улице. Даже здесь уже лежали трупы. Слуги охраняли дом, и хотя барон де Аллат уехал, пообещав отыскать Ренара, Колетт чувствовала себя защищенной. Идальго совершил невозможное сегодня – сам того не зная, он избавил ее от сомнений.

Серафина помогла госпоже переодеться в домашнее платье и настаивала, чтобы Колетт легла, однако та отказалась наотрез. Она выпила бодрящий отвар из трав, проследила, чтобы дядюшку, тетушку и Ноэля разместили со всеми возможными удобствами, и спустилась сюда. Ноэль предлагал свое общество, но Колетт отказалась – ей хотелось быть одной.

До тех пор, пока Ренар не приедет.

Он приедет, она знала это точно, и совсем скоро. Она опасалась садиться, справедливо полагая, что усталость вцепится в добычу и усыпит ее вернее теплого питья. Колетт стояла, обхватив себя руками, глядя в камин, и словно застыла – в мгновении, в мысли, в ожидании.