— Помогите мне, молодой человек. Вот это колесо нужно крутить до упора по часовой стрелке, а вот это — против.

Томашевич с готовностью схватился за большее колесо и напряг мускулы. Но попытка оказалась тщетной. Круглая рукоять сейфа не поддалась ни на йоту. Томашевич набрал воздуха в легкие и напрягся еще больше, чувствуя, как начинает пылать его лицо. Однако древнее приспособление сдаваться не собиралось.

— Я, наверное… не в ту сторону… — пропыхтел сыщик, сгорая от стыда.

— Ничего, Владимир, — спокойно проговорила Урбанская. — Эта пещера Аладдина открывается не каждому.

С этими словами она отодвинула его острым бедром и взялась за рукоять сама. Томашевичу захотелось провалиться сквозь землю. Урбанская прошептала что-то себе под нос и сдвинула конструкцию. Колесо скрипнуло и стало медленно поворачиваться по часовой стрелке. Затем настала очередь второго колеса.

— Вы знаете волшебные слова, Манефа Николаевна? — жалко пробормотал сыщик.

Урбанская самодовольно хмыкнула и дернула дверь. Сейф стал медленно открываться. Почти метровая толщина двери поразила Томашевича. Манефа одобрительно кивнула его реакции.

— Да, раньше умели хранить накопления, — сказала она. — Современный сейфинг просто умора по сравнению с этим. — Она ласково погладила стальную поверхность. — Ну, милости прошу.

Внутренность сейфа представляла собой довольно просторное вместилище в два этажа со стеллажами по всем стенам. В его глубине стоял небольшой стол с хромированным электрическим чайником, чашками и вазочками с печеньем и вареньем. Да, Манефа Николаевна Урбанская готовилась к визиту.

— Вот здесь я и обитаю, — проговорила она с грустью в голосе. — Я ведь и сама архивный экземпляр. Все хранимые здесь документы уже давно помещены в компьютерную базу, но нынешний ректор, дай Бог ему здоровья, счел возможным оставить мою должность в штатном расписании, а этот сейф в моем распоряжении. Он говорит, что с моим уходом… на пенсию многие страницы истории института закроются навсегда. Поверьте, его слова недалеки от истины. — Она вздохнула. — Ко мне водят на экскурсию первокурсников, и каждый выходит отсюда, как они говорят, обалдевшим. Я приготовила все, что вы просили, но, может быть, сначала выпьем чаю? Документы отражают лишь формальные подробности биографии. Но я помню того мальчика. Возможно, мой рассказ будет для вас полезнее, чем сухие записи.

— Вы меня крайне обяжете, — пробормотал Томашевич, мучаясь вопросом, была ли его фраза достаточно грамотной с точки зрения этикета девятнадцатого века.

— Я постараюсь ничего не упустить, — сосредоточенно проговорила Урбанская. — А вы не стесняйтесь, угощайтесь, даже можете за мной поухаживать. Например, налить чаю. Хоть гостям и не принято обслуживать хозяйку, но простите мне эту слабость — я обожаю, когда за мной ухаживают молодые люди. Лет двадцать назад я ни за что не призналась бы в этом ни себе, ни другим. Но с годами приходит мудрость, и мы начинаем проще относиться к жизни. Да, я люблю молодость — молодые лица, молодые души. Кто посмеет меня осудить за это? Разве остальные люди устроены иначе?

Володя понял, что, если он сейчас не ответит правильно, контакт со столетней старухой не состоится.

— Мне никогда не нравились молоденькие девицы, — наконец решился и брякнул он тоном бравого гусара. — Мне нравятся опыт и зрелость… Сам не знаю почему. Может быть, оттого, что я всегда любил учиться и постигать всевозможные навыки, накопленные человечеством? Должен признаться вам честно, я с ума схожу от мудрых женщин… от их зрелого взгляда на жизнь, от их опыта, ну и так далее… Вы меня, Манефа Николаевна, думаю, понимаете… А тело — это только оболочка… Тело — не главное. Для меня, во всяком случае. — «Что я несу!» — с ужасом подумал при этом Томашевич.

Урбанская испытующе на него посмотрела, затем благосклонно улыбнулась. Володя понял, что угадал тему и тон. Только бы она не вздумала сейчас бросаться ему на шею! Впрочем, ради дела он мог вытерпеть и это. Главное, не проболтаться бы потом о сем казусе в агентстве. То-то сыщики повеселятся…

Но столетняя Манефа на шею Томашевичу бросаться не торопилась. Гордо выпрямив спину, она сидела на старинном, наверняка использовавшемся в каких-нибудь учебных спектаклях про рыцарей и королей стуле и ласково улыбалась сыщику. Он стал разливать чай, оказавшийся удивительно ароматным.

— После того как вы позвонили мне, — плавным тоном произнесла старуха, беря изящную чашку из тонкого фарфора, — я сразу вспомнила этого мальчика, Андрюшу Полуянова. Он поступал к нам трижды: сначала к Владимирову, потом к Корогодскому, а в последний раз к Виктору Владимировичу Перову. Однажды даже до второго тура дошел. Очень зажатый был мальчик, но красивый…

— Красивый? — удивленно протянул Томашевич. — Я понимаю, прошло столько лет… У вас хранятся фотографии абитуриентов?

— Только тех, кто доходит до второго тура, — ответила Урбанская. — Перед вторым туром положено сдавать документы. Конечно, если у меня есть его личное дело, значит, есть и фотография. — С этими словами она протянула Томашевичу папку. — Здесь фотографии, сами понимаете, три на четыре. Но у меня есть и другие снимки Андрея…

— Вот как? — воскликнул Володя, отрываясь от фотографии довольно-таки заурядного юнца в строгом пиджаке и с безвкусным галстуком. — Прошу прощения за нескромный вопрос…

— Откуда они у меня? — засмеялась Манефа хриплым контральто. — Представьте себе, дарят! Эти мальчики в юном возрасте — довольно-таки благодарные создания… Вот поучаствуешь в судьбе кого-нибудь из них, а потом он смотрит на тебя благодарными глазами. А потом, лет через десять, двадцать, двадцать пять, приходит сюда, в этот сейф, достает торт или коньяк и рассказывает о своей жизни…

«Торт или коньяк! — завопила сирена в голове у Томашевича. — Господи, ну какой же я болван!» Он почувствовал, что щеки его снова начинают пылать…

— Володя, — вдруг проговорила Урбанская. — Что вы все время так смущаетесь? Рассказывая о моих юных друзьях, я вовсе не намеревалась делать вам никаких намеков. Лет тридцать назад, узнав, что вы не принесли мне чего-нибудь… м-м… дефицитного в подарок, килограмм гречки, например, или палку финской колбасы, помните, были такие заказы… ах, откуда вы можете это помнить!.. Так или иначе, если бы вы не принесли мне хотя бы шоколадку, я бы оскорбилась и выставила вас вон. Но теперь… Пожалуй, теперь я выставила бы вас вон, если бы вы сунули мне коробку с конфетами. Эти плебейские знаки внимания, особенно когда люди мало знакомы, знаете, я только недавно поняла, что это не комильфо. Нынешние студенты называют меня старой графиней, но я не из дворянского рода. А коньяк, кстати, есть. Вы как насчет хорошего армянского коньяка?

— Если только за компанию, — ответил окончательно смущенный Володя, испугавшись отказом обидеть хозяйку сейфа. И вообще стоило на это посмотреть — Томашевич и не предполагал, что столетние старухи могут выпивать на работе. Да что там говорить — до Манефы Николаевны он вообще не видел ни одной живой столетней старухи — пьющей или непьющей.