Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вильбоа умолк, а я вдруг понял, что разговор этот неслучаен. Шарль куда-то клонит, все это неспроста.
– Кардинал Орсини пишет, что в Памье была смута. Некие демоны нападали на людей, в результате пейзане озверели и взяли замок, где оные оборотни имели место пребывания. Одно из чудищ закололи на месте, после чего голову, как пишет Орсини, «видом ужасную», водрузили на пику…
– И? – не выдержал я.
– И через пару дней сей демон снова явился во плоти! Ну отец Петр провел крестный ход, силы Врага расточились…
Я понял. Шарль Вильбоа и не пытался уйти в седую старину. Демон явился во плоти…
– Там есть объяснение? – вновь не выдержал я.
Шарль покачал головой и усмехнулся:
– Задело? Да, объяснение есть – и прелюбопытное. Но об этом поговорим в следующий раз. А сейчас…
Он взглянул мне прямо в глаза.
– Мы – я, вы и симпатичная девушка в очках – дружно ввели следствие в заблуждение. Признаться, менее всего хотелось изображать самоубийцу. Я – неверующий, гражданин Люсон, но в этом вопросе полностью солидарен с церковью. Впрочем, вы уже догадываетесь…
– Вы не кончали с собой, – кивнул я. – Вас ударили ножом. Кто?
Он метнул на меня быстрый взгляд, губы внезапно сжались и побелели.
– Вы знаете.
Да, я знал. Догадаться было несложно, особенно когда я взглянул на рану. Не только комиссар Сименон и почтенные доктора из бывшей Королевской академии разбираются в подобных вещах.
– Итак, вас пыталась убить Мишель Араужо.
Вильбоа не ответил, затем бросил взгляд в окно и медленно повернулся.
– Пойдемте. Я, пожалуй, прилягу…
Я помог ему – сил у парня еще было в обрез, и мы медленно двинулись по коридору. У двери палаты он остановился.
– Вы догадались, гражданин Люсон. Я хочу понять – что это было? Я не верю в Творца, в Дьявола и бесов. Но я не склонен верить и гражданам ученым с их «не может быть». Это – было. И я хочу найти объяснение… Вы мне поможете?
– Да.
Это было то, на что я надеялся. Если мы поймем, кем была несчастная Мишель, то станет ясно, кто такой я сам. И уже потом можно думать о дальнейшем…
Шарль кивнул и уже взялся за ручку двери, когда я спохватился:
– Погодите!
Оглянувшись и не заметив ничего опасного, я мгновение молчал, не решаясь, и наконец поглядел ему в лицо:
– Сейчас я назову несколько имен. Вы журналист, вы многих знаете…
Во взгляде Вильбоа мелькнуло удивление, но затем он пожал плечами и кивнул.
– Пьер Леметр, – начал я. – Николя Сурда. Альбер Поммеле…
– Альбер Поммеле – помощник Тальена,[27]комиссара в Бордо, – немного подумав, сообщил Вильбоа. – Остальных не знаю.
– Жак Ножан…
– А-а! – Шарль усмехнулся. – Личность более чем известная! Вождь санкюлотов из Сен-Марсо. Говорят, его боится сам Робеспьер.
Вот даже как? Впрочем, подумать об этом можно было и позже. Оставалось спросить о Дюпле, но что-то удержало. Может, тот, кто иногда подсказывал мне, в последний момент толкнул под локоть. С этой короткой фамилией что-то не так. Во всяком случае, спрашивать об этом нельзя…
Мадам Вязальщица прямо-таки излучала недовольство:
– Нет, вы только подумайте, гражданин Люсон! Разве добродетельные граждане так себя ведут?
– Как? – изумился я, прикинув, что речь может пойти о курении в комнате.
– Добродетельные граждане, должна вам сказать, не ставят других в неловкое положение! Добродетельные граждане всегда должны сообщать, когда они вернутся, чтобы мне было что сказать вашим гостям!
Ах, вот оно что! Спицы в крепких руках гражданки Грилье сверкали, как молнии, а я решал несложную задачку. Вряд ли де Батц решится вновь заглянуть ко мне. Значит, либо Бархатная Маска, либо…
Гражданин Амару удобно пристроился у окна, читая газету. Увидев меня, он поднял руку и усмехнулся:
– Salve, гражданин!
– Давно ждете? – самым светским тоном поинтересовался я, прикидывая, что визит несколько запоздал. Появись сей гражданин днем раньше, кто знает, может, и судьба мерзавца де Батца решилась бы не так легко.
– С полчаса, – Амару сложил газету и спрятал ее в карман сюртука. – Воспользовался временем, дабы почитать «Монитор». Странно, под пером граждан журналистов хаос в Конвенте начинает напоминать дебаты в Палате общин…
Я столь же безмятежно кивнул, присел к столу и достал папелитку. Хотелось поторопить чернявого, но делать этого не стоило. Хотя бы потому, что он сам явно затруднялся начать разговор. Значит, дела не так и хороши…
– Кстати, вам письмо, – кивнул он. – Смею предположить, от дамы.
Белый конвертик на столе заставил лишь на мгновение удивиться. Размашистая надпись «Гражданину Франсуа Ксавье Люсону» тут же все объяснила.
– Вы разрешите?
Амару всплеснул руками и вновь достал «Монитор». Я сломал печать.
«Гражданин Люсон! – гласило послание. – То, что вы не изволили явиться в больницу, еще раз разоблачает вас как истинного мужчину – хвастуна и труса, боящегося даже взглянуть на ланцет или зонд. Желаю приятно провести время в Опере!» Вместо подписи стояла большая Т и размашистая закорючка.
– Надеюсь, ваши дела сердечные… – медовым тоном начал чернявый, и я решил, что пора ставить его на место.
– Гражданин Амару! – отрезал я. – Данное письмо написано врачом, к которому я обратился по поводу контузии. Кстати, из-за наших с вами дел я так и не попал на прием.
– Извините! – Амару растерянно моргнул. – Клянусь, не знал! Кстати, вы не правы, к врачу следовало пойти, тем более наши дела…
Фраза зависла, но то, что дальше должно следовать «плохи», сомнений не вызывало.
– Де Батца придется отпустить. Сказал бы «с богом!», но в данном случае больше подходит «ко всем чертям!».
Итак, оправдываться не придется. Более того, чернявый сам напрашивается.
– Почему? – как можно суше поинтересовался я. – Комитет изменил свои планы?
– Комитет… – Гражданин Амару заерзал на месте, словно в табурете обнаружился трехдюймовый гвоздь. – Комитет общественной безопасности счел более полезным для Республики не усугублять ссору между товарищами…
Хотелось сказать что-нибудь вроде «Ага!», но обошлось и без этого. Не доведя свою поучительную мысль до конца, Амару резко взмахнул рукой:
– К черту! Пусть гражданин Вадье сам повторяет эту чушь! Наверно, вы уже поняли, гражданин Шалье. Нас приперли к стенке. Приперли – и продиктовали условия капитуляции. Мы прекращаем расследование в обмен на неприкосновенность членов комитета.