– И в следующий раз ничего без меня не подписывай! – мрачно добавил бородач. – Понял?

Индеец покорно кивнул.

– А твою последнюю вещь пристроим в «Фейдо»… Нет, сделаем лучше – предложим одновременно в «Фейдо» и в Театр Нации и поглядим, кто заплатит больше. Та-а-ак, надо будет организовать пару рецензий в «Театральной газете»… Гражданин Люсон, а вы бы не взялись за драму?

Сраженный его напором, я со стыдом признал, что не имею должного таланта, равно как и опыта.

– При чем здесь талант? – поразился д'Иол. – Это у Корнеля талант! Нужна драма в трех действиях, лучше всего без всякой политики. Театр Дорианкура с руками оторвет. Они недавно открылись, сидят без репертуара… Ладно, подумайте, но не очень долго. Все, Альфонс, я пошел, мне еще работать… Гражданин Люсон, мой адрес на карточке, заходите. Кстати, можете написать комедию, но не очень большую, акта на два. Пристроим в театр Ладзари.

Гость с шумом исчез, индеец поспешил следом, а я решил проявить инициативу и, найдя чистую чашку, занялся кофейником. За этим важным занятием меня и застал гражданин д'Энваль.

– О, друг мой! О-о! – воскликнул он, всплеснув руками. – Я даже не догадался предложить вам кофе…

– Но вы были заняты, – улыбнулся я.

– Да! Меня хотели здорово провести с договором в Театре Юных Патриотов, но гражданин д'Иол вовремя разоблачил их умысел…

– Гнусный умысел, – не удержался я – Гнусный и преступный!

– О-о, да! Но благодаря гражданину д'Иолу… Ах, что за человек! Поверите ли, друг мой, без него я бы пропал!

– А он и сам пишет? – поинтересовался я.

Ответом был изумленный взгляд.

– Помилуйте! Кто же не знает д'Иола! За последний год он написал одиннадцать… нет, двенадцать пьес! Вы разве не смотрели «Двух Геркулесов»?

Пришлось признаться в полном своем невежестве. Индеец принялся горячо рассказывать о новой драме плодовитого драматурга со странным названием «Моисей учиняет иск», а я еле удержался, чтобы не улыбнуться. Странно, совсем близко идет война, «адские колонны» Россиньоля жгут деревни, «синие» и «белые» сцепились в смертельной схватке на полях Шампани, горит непокорный Тулон. А еще ближе – тут, прямо под окнами, людей целыми «связками» волокут на площадь Революции. И в то же время… А может, так и должно быть? Может, и хорошо, что в этом безумии все еще пишутся пьесы, авторы спорят с издателями…

– А что вы сейчас пишете? – поинтересовался я.

– Увы… – индеец вздохнул, – то, что я пишу, даже гражданин д'Иол не пристроит… Я пишу пьесу «Сен-Дени».

Знакомое название удивило. Сен-Дени – королевское аббатство, усыпальница владык Франции!

– Вы, наверно, знаете, гражданин Люсон, что два месяца назад Конвент постановил уничтожить все памятники деспотизма. В том числе и королевские могилы.

Я кивнул. Да, это я помнил…

– В Сен-Дени приехал гражданин Жавог, собрал рабочих… А дальше…

Он оглянулся, словно под столом мог прятаться сам гражданин Вадье.

– Я не выдумал это! О-о! Мне рассказывали… Когда вскрыли могилу Генриха IV и вытащили его тело, один негодяй ударил Короля по лицу. И ночью Король встал, дабы покарать нечестивца!

Внезапно я поверил. Мертвый Король, тот, кто когда-то спас Францию, встает, чтобы отомстить за поруганную страну…

– Это, конечно, не поставят… – вновь вздохнул индеец, – но…

– Поставят! – не выдержал я. – Обязательно поставят! И, надеюсь, очень скоро…

Наши глаза встретились, и д'Энваль виновато улыбнулся:

– Нет-нет! Я не это имел в виду! Я вовсе не хотел писать о политике. Меня привлек сюжет – Сила, неведомая, но грозная…

Парень испугался. Знай, какой документ спрятан у меня в кармане, он испугался бы еще не так. Похоже, и драматургам не удавалось забыть, в каком городе и в какой стране они живут.

– Не будем об этом, – заявил я самым непринужденным тоном. – Лучше расскажите о своих штудиях. Как там французские Гомеры?

Индеец встрепенулся, глаза под толстыми линзами вспыхнули.

– Вы не поверите, друг мой! На следующий день после нашего разговора мне удалось найти… Вернее, мне просто повезло. О-о, великий случай! Один мой приятель вернулся из Бретани, где нашел удивительную вещь. Вот…

Из ящика стола был извлечен толстый лист бумаги. Нет, не бумаги – пергамента. Красная киноварь буквиц, цветные заставки, странные непривычные литеры, идущие слитно, без разрывов…

– Из какой-то книги? – предположил я.

– Рукопись! Рукопись, друг мой! Не позже двенадцатого века! Представляете?

Я вспомнил Шарля Вильбоа. Тот занялся житиями блаженных отцов. А о чем пойдет речь тут?

– Вот… – индеец прокашлялся. – Я разбирал всю ночь, это на старофранцузском… Слушайте!

Он помолчал, закрыв глаза, а затем принялся читать – негромко, но быстро и четко:

Безжалостно Роланд разит врага,

Но он в поту, в жару и жив едва.

От боли у него темно в глазах:

Трубя, виски с натуги он порвал.

Он хочет знать, вернется ль Карл назад,

Трубит из сил последних в Олифан.

Король услышал, скакуна сдержал

И говорит: «В горах беда стряслась.

Племянник мой покинет нынче нас.

Трубит он слабо – значит, смерть пришла.

Коней пришпорьте, чтоб не опоздать.

Пусть затрубят все наши трубы враз».

Труб у французов тысяч шестьдесят,

Им вторит дол, и отзвук шлет гора,

Смолкает смех у мавров на устах.

«Подходит Карл!» – язычники вопят.[29]

Д'Энваль умолк, переводя дыхание. Наконец с сожалением вздохнул:

– Увы, это все. На обратной стороне ничего не сохранилось… Но даже это! О-о! Понимаете?

– Французская «Илиада»? – улыбнулся я.

– Возможно! Какая-то древняя поэма. Наверно, Карл – это Карл Великий. Или, может быть, Карл Мартелл. А Роланд…

– Роланду, похоже, не повезло, – констатировал я. – Желаю вам отыскать остальное!

– К сожалению, даже это сейчас не издашь, – вздохнул индеец. – Король…

– Замените на «градоправителя», – не утерпел я. – И будет «Песнь о гражданине Роланде и градоправителе Карле»…

Парень окончательно смутился, и я решил, что пора прощаться.

– Погодите! – встрепенулся индеец, когда я попытался откланяться. – Вы же пришли по делу…

Я развел руками, но Альфонс упрямо покачал головой: