Голова, которая сейчас находится в Саддер-Музее в Гарварде, изображает женщину не первой молодости, но все-таки не сильно идеализированную, учитывая, что Антония хорошо сохранилась к своим пятидесяти годам, времени создания портрета — с резко индивидуальными чертами: тонкими, сжатыми губами и подбородком, который слегка выступает вперед, если смотреть сбоку.[305]

Еще один портрет Антонии, похожий на бюст из Уилтон-хауса, был найден в 1934 году во время раскопок древнего североафриканского города Лептис Магна в современной Ливии. Благодаря сопровождающей плите с надписью в неопуническом стиле мы можем заключить, что он принадлежал к внушительной скульптурной группе, созданной в честь императорской семьи и установленной на платформе городского храма Августа и Ромула. Хотя скульптура Антонии является одной из немногих найденных статуй этой группы, надпись позволяет реконструировать ее первоначальный состав, который на первый взгляд кажется великолепным семейным портретом семейства Тиберия, изображавшим ее как единое целое и в натуральную величину. В центре располагались статуи Германика и Друза Младшего — приемного и биологического сыновей и наследников Тиберия в указанном порядке. Два юноши окружены статуями их матерей и жен — следовательно, Антония стоит рядом со своим сыном Германиком и его супругой Агриппиной Старшей. Позади наследников, возвышаясь над младшими членами семейной группы, стояли несколько увеличенные по сравнению с реальностью статуи Ливии и Тиберия. Уцелевшая голова статуи Ливии имеет высоту 68 см, а у ее покойного супруга она еще больше — 92 см. Это дает некоторое представление о колоссальных масштабах группы и не оставляет сомнений в ранге изображенных на ней.[306]

Изображающая двух многообещающих государственных деятелей, Германика и Друза Младшего, в обществе их матерей, а не отцов, группа из Лептис Магна выглядит весьма необычно.[307] И если все в ней действительно сохранилось в целости, то выходит, что эта скульптура прекрасно схватила в мраморе сложный, перекрещенный клубок взаимоотношений, соперничества и обид, которым суждено было разрушить династическое наследование Августа и Ливии и разорвать семью на части.

Когда Август перетасовал колоду династии в 4 году н. э., заставив Тиберия усыновить старшего сына Антонии Германика в качестве условия его возможного наследования, он посеял семена нового набора соперников и обид. Едва выйдя из подросткового возраста и уже представляя собой яркий контраст со своим несчастным младшим братом Клавдием, Германик в 5 году н. э. женился на своей кузине Агриппине Младшей, дочери Юлии и Агриппы, которой было тогда около девятнадцати лет, — довольно поздний возраст замужества для девочки из императорской семьи.[308] Этот брак имел впоследствии огромное значение и временно соединил две ветви семьи Юлиев-Клавдиев — так как любой отпрыск, которого они могли произвести, стал бы правнуком обоих — и Августа, и Ливии.

Полностью осиротев в возрасте двенадцати лет, когда Юлию сослали на Пандатерию во 2 году до н. э., Агриппина смогла избежать скандальных ловушек, в которые попали ее мать и младшая сестра Юлия Младшая. Подрастая, она превратилась в любимицу своего деда Августа, который поддерживал с ней приятную переписку и хвалил в письмах за интеллигентность, хотя одновременно советовал ей принять более простой стиль письма и речи, такие, как нравились ему.[309] Для многих древних (да и современных) авторов Агриппина, по контрасту со своей бесчестной матерью, представляла собой образец идеальной римской матроны. Описание ее Тацитом как «решительной и весьма чувствительной» смягчалось уверенностью в ее «преданной верности мужу». Для историка XIX века Элизабет Гамильтон, которая в 1804 году опубликовала трехтомную биографию Агриппины, ее героиня являла собой пример значимости для общества образованной женщины — хотя Гамильтон и не одобряла того, что воспринимала как амбициозное стремление Агриппины разделять славу своего мужа.[310]

По той же сюжетной линии, по какой развивалось замужество ее матери Юлии с Марцеллом, Агриппина с Германиком быстро стали золотой парой династии Юлиев-Клавдиев. Хотя сонаследник Германика, Друз, сын Тиберия, взял в жены сестру своего приемного брата Ливиллу, они не вызывали симпатий своих современников. Германик стал популярным образцом изящного рыцарства, а Агриппина показала себя прекрасной рекламой материнства, родив в должный срок не менее девяти детей, шестеро из которых пережили младенчество.[311] Среди них было двое близнецов, которые со временем займут высокое положение среди enfant terrible римской истории: сын Гай, более известный как Калигула, и дочь Агриппина Маленькая (Агриппина Младшая).

Германик пережил блестящий взлет по политическим и военным рангам, заработав назначение консулом в 12 году н. э., в прекрасном возрасте двадцати шести лет. Впоследствии он стал проконсулом, командующим легионами в Галлии и Германии. Агриппина сама приехала к нему на место службы, где к ним позднее присоединился двухлетний Гай, получивший от войск своего отца прозвище Калигула, что значит «маленький сапожок». За несколько месяцев до смерти старый император написал своей любимой внучке письмо, в котором советовал, какие ей сделать приготовления перед отъездом и что он лично сделал для безопасности поездки Калигулы: «Посылаю его с одним из моих рабов, врачом, которого, как я сообщил Германику в письме, не нужно возвращать мне, если он окажется полезен вам. До свидания, дорогая Агриппина! Будь здорова на пути к своему Германику».[312]

В 14 году н. э. новость о смерти Августа дошла до войск, стоявших на границе по Рейну и Дунаю. Вспыхнул мятеж. Солдаты заявили о своей лояльности Германику через голову Тиберия, требуя в то же время лучшей оплаты службы и улучшения ее условий. Среди возникшего хаоса Германик решил срочно отослать беременную жену и сына в безопасное место. Но, говорят, Агриппина презрительно отвергла предложение сбежать, оставив мужа: «в ней кровь божественного Августа, и она будет жить согласно ее зову, какова бы ни была опасность». Наконец готовый расплакаться Германик уговорил ее уехать, она отбыла под конвоем вместе с другими женами солдат; маленький Калигула сидел у нее на руках. Ее отъезд впечатлил солдат, они с волнением вспомнили о ее знатном происхождении и ее «славе как жены и матери». Солдаты были смущены тем, что римские женщины вынуждены искать где-то убежища. Непосредственный кризис прошел, а эта история послужила подтверждением положения Агриппины как героини в историях о женщинах-миротворицах — положения, еще недавно занимаемого Октавией.[313]