Потом мэр Ла-Ферта вышел вперед и поднял руку, призывая к молчанию. Сквозь гул толпы мы с трудом могли разобрать, что он говорит.

– В Париже Национальное Собрание взяло власть в свои руки. Но из столицы вырвалась целая армия бандитов, их не менее шести тысяч, и все они вооружены. Каждый взрослый человек, мы все, как один, должны вступить в ряды гражданской милиции. Женщины и дети, старики и больные должны сидеть по домам и не выходить на улицу.

Тут радость уступила место панике, и люди засуетились, бросились в разные стороны: одни – записываться в милицию, другие – домой, третьи просто старались выбраться из толпы, сами не зная, куда кинуться, а колокола на церкви Нотр-Дам де Мариас продолжали гудеть, так что слова мэра тонули в море звуков. Робер пробился к нам, и мы все вместе добрались до «Пти Шало Руж», где стоял наш шарабан. Там царила полная сумятица, поскольку другие тоже стремились добраться до своих экипажей, лошади беспокоились и били копытами, а Робер все призывал окружающих: «Предупредите соседние приходы и селения. Пусть бьют в набат. Да здравствует нация!.. Да здравствует герцог Орлеанский!»

Его слова, казалось, только увеличивали всеобщую неразбериху, вместо того чтобы вносить спокойствие, и я слышала, как люди спрашивали:

– Что случилось? Что, королем теперь будет герцог Орлеанский?

Наконец все мы благополучно погрузились в шарабан, Франсуа стегнул лошадь, и вскоре мы выехали из города и оказались в окрестном лесу, на дороге, ведущей к Монмирайлю.

Тем временем наступили сумерки, и дорога домой казалась темной и полной опасностей. Бедненький Жак, который все еще крепко держал меня за руку, то и дело повторял:

– А вдруг придут бандиты? Что мы тогда будем делать? Они нас не убьют?

Робер велел сыну замолчать – никогда раньше я не слышала, чтобы он так резко разговаривал с мальчиком, – и стал нам рассказывать, как штурмовали Бастилию четыре дня тому назад. В штурме участвовало около девятисот человек, они в конце концов захватили крепость и заставили ее коменданта сдаться.

– После этого ему отсекли голову кухонным ножом, – шепотом добавил брат. – Да, совершенно верно, среди аристократии существовал заговор, они собирались разогнать Национальное Собрание, однако им это не удалось, и тогда граф д'Артуа и принц Конде бежали за границу… прихватив с собой, как я слышал, все золото, которое было в королевстве, – говорил Робер.

– А бандиты? – спросила я, потому что боялась их не меньше, чем маленький Жак. – Что в действительности про них известно?

– Никто этого не знает, – отвечал брат с каким-то непонятным удовлетворением. – Говорят, около шести тысяч находятся в Дрё, они вышли из другой части Парижа и соединились там с наемниками Питта. Вот почему я оставлял сообщение о положении дел в каждом городе, мимо которого мы проезжали, от Дрё до Беллема, и кучер дилижанса получил соответствующие инструкции сообщать эти сведения на всем остальном пути до Ле-Мана.

Я подумала о Пьере, о его жене и детях, которые, возможно, находятся в Боннетабле, на пути следования дилижанса. Пьер, конечно, тут же отправится в Ле-Ман, чтобы предложить свои услуги муниципалитету или, вернее, комитету, который дал клятву занять его место. Впрочем, разве не в Боннетабле мы впервые услышали о бандитах?

– Робер, – обратилась я к брату, тронув его за плечо. – Как ты представляешь себе будущее? Чем все это кончится?

Он засмеялся.

– Зачем говорить о конце? – сказал он. – Все только еще начинается. Это, видишь ли, совсем не то, что ревейонский бунт. То, что сейчас происходит в Париже, прокатится по всей стране. Это революция.

Революция. Я подумала о матушке. Ведь она живет совсем одна на своей крошечной ферме в Сен-Кристофе, если не считать служанок и скотника с семьей, которые живут неподалеку. Кто ее защитит? Кто о ней позаботится?

Робер отмахнулся от моих страхов.

– Не беспокойся, – сказал он. – Там, в Турени, они все патриоты. Матушка первая приколет на платье нашу красно-голубую розетку.

– А как же бандиты? – настаивала я.

– Ах да, бандиты… – отозвался брат. – Я о них забыл.

Жак к этому времени заснул, положив голову мне на плечо, и всю оставшуюся дорогу я сидела прямо и не шевелилась, чтобы его не разбудить. Мы уже миновали Монмирайль и ехали через лес почти у самого дома, как вдруг из чащи выскочили какие-то люди и окружили наш шарабан.

Слава Создателю, это был Мишель со своими патрульными. Пришлось ненадолго задержаться, чтобы Робер мог поздороваться с братом и сообщить ему новости. Мы уже готовы были снова тронуться в путь, чтобы ехать к себе домой на завод, но Мишель вдруг сказал:

– Бандиты уже показались в нашей округе. Одна из наших женщин, собирая хворост на вырубке, услышала шорох и увидела с десяток людей, которые прятались в подлеске. Она заметила, что лица у них были вымазаны сажей. Женщина бегом прибежала домой и подняла тревогу. А я послал людей в поселок, чтобы предупредить остальных.

Не успел он договорить, как мы услышали перезвон колоколов со стороны Плесси-Дорена.

Мне кажется, что в эту ночь никто из нас не спал, кроме Жака и Робера. Жак сразу же повалился на кровать, которую я для него приготовила, как и полагается измученному ребенку, который провел более десяти часов в дороге. Что же касается его отца, то тот, после того как показал мне пистолет, спрятанный у него под одеждой, заметил, что после штурма Бастилии, которому он был свидетелем, какой-нибудь десяток разбойников с черными рожами никак не может помешать ему выспаться. Сама же я с трудом дотащилась до своей комнаты наверху, разделась и легла в постель, однако сон, о котором я так мечтала, никак не шел. Снизу доносились шум шагов и разговоры, это Франсуа собирал очередной патруль из рабочих, которые должны были сменить Мишеля с его отрядом, находящихся в лесу. Этот шум и движение на заводском дворе растревожили скотину на ферме. Мычали коровы, лошади беспокойно били копытами в своих стойлах – дело в том, что с начала беспорядков мы боялись выпускать скотину на пастбища по ночам.

Мишель, должно быть, предупредил народ в Монмирайле и соседней деревушке Миллерей, потому что с тамошних церковных колоколен неслись звуки набата, так же как и со стороны Плес-си. Звон доносился издалека, из-за лесов; басовые ноты монмирайльского колокола – церковь стояла на холме – звучали гораздо тревожнее, чем жидкий перезвон нашей собственной церквушки.

Я никак не могла отделаться от мысли о разбойниках. Судя по словам Робера, тысячи арестантов, преступников, обитателей парижских трущоб, голодных, доведенных до отчаяния и вооруженных, хлынули в наши края; они прятались в лесах, охраняемых отрядами Мишеля, и ждали удобного момента, чтобы напасть на нас, украсть наш урожай и порезать скотину.

Вскоре наверх пришел Франсуа и лег рядом со мной, однако раздеваться он не стал и положил на стол у кровати свой пистолет.