Она вынула ноутбук Анны, соединила со своим и через мобильный интернет подсоединилась к тем же самым серверам КТИ, которыми воспользовалась в прошлый раз. Привычно задала команды и стала наблюдать, как программа обыскивает папку за папкой в поисках свидетельства того, что Анна на самом деле передавала снятый на камеру «секс с самой собой» через Love Dollz.

Неприятные ощущения росли. Разве принесла она хоть малейшую пользу расследованию? В памяти возникли слова Стена Хофмана. Молодая девушка. Покрытая лаком и раскрашенная после смерти. Обнаженная.

Ей надо узнать больше.

Она перелистала свои фото на мобильнике, дошла до снимка, сделанного в квартире Эрика, и попыталась войти в сервер полиции и в его почту. Одна буква пароля на снимке оказалась нечеткой, но с третьей попытки ей все же удалось войти в переписку полиции и в аккаунт Эрика с его паролем. Главное теперь, чтобы его уровень допуска был достаточно высоким, чтобы ей дали временный выход в интрасеть полиции. Она ждала, затаив дыхание, и выдохнула, получив подтверждение. Активировала полученный код, а с ним и угрызения совести, но стряхнула их с себя. Никому же не навредит, если она получит доступ к материалам расследования. Она уж как-нибудь компенсирует – пары бокалов пива Эрику должно хватить, ведь у нее нет никаких преступных намерений.

Она вошла в интрасеть с данным ей кодом и кликнула на номер дела под называнием «Кукольное убийство». Отчеты технической экспертизы. Протоколы допросов свидетелей. Мурашки побежали по коже, когда она окинула взглядом протокол вскрытия. Голые клинические описания, без всяких эмоций. Как удается превратить такую мерзость в нечто, звучащее как повседневная терминология? Асфиксия. Петехии вокруг глаз. Ороназальная окклюзия.

Она поколебалась, а потом кликнула на папку с картинками. Фото заняло весь экран. У нее потемнело в глазах, будто от удара кулаком. Она быстро закрыла фото.

Поздно. Страшнее всего были глаза. Расширенные. Остекленевшие. Мертвый взгляд упирался прямо в нее.

Глаза куклы.

Она попыталась отогнать картину, запечатленную на сетчатке. Щурясь, смотрела на солнце, пока перед глазами не запрыгали черные точки. Но мертвые глаза смотрели на нее не переставая.

Она должна узнать побольше. Дрожащими руками она кликнула дальше, на отчеты Юнгберга о беседах с родителями Анны. Линн попыталась углубиться в текст, отбросив все остальное. Ничего не обнаружила в словах отца, что давало бы возможность предположить, что он обладал какими-то чертами той личности, которую обрисовал Стен Хофман. Но факт остается фактом – чаще всего преступником является мужчина, находящийся в близких отношениях с жертвой. Если папа ни при чем, то, может быть, убийцей был бойфренд? Но никакого такого кавалера в разговорах не упоминалось. Линн вертелась на стуле. Ее бил озноб. Может быть, тогда и вправду убийцей мог стать кто-то, кто видел ее в сети, а потом разыскал в реальности? Клиент. Тип, который совпадал с профилем, описанным Хофманом. И как она может его найти? Она листала дальше в семейных связях Анны. Никаких братьев или других родственников-мужчин тоже вроде бы не было. Во всяком случае, следствию о них не было известно.

Она вышла из папки с расследованием, вернулась обратно к поиску, где программа все еще смирно пережевывала файлы винчестера. Осторожно отпила кофе, пока на экране мелькали столбики, похожие на диаграммы.

Ей стало холодно в тени, и она передвинула столик с компьютером на солнечную сторону площади, куда тепло просочилось через переулочек с тесными рядами домов XVII века. Посидела. Подумала. Раз она все равно занята поисками, то надо бы глянуть, что происходит в рядах правых экстремистов. Все равно в деле Анны она пока не продвинется, надо ждать, пока комп закончит процесс. Любопытство пересилило – интересно, как сейчас перегруппировались ее бывшие враги? Совершали ли какие-нибудь акции? Ей хотелось узнать, чем они занимались, ведь они все равно были ее главными противниками. Получив код доступа, она сразу поняла, какие это дает возможности. Она, правда, давно уже не была активной в антифашистских организациях, но из этого не следует, что надо закрыть глаза на растущий в Швеции и остальной Европе правый экстремизм. Она подумала о том доверии, которое оказала ей тетя. И о том, что никто не ставил перед ней задачу анализировать шведских нацистов.

Но как же тут удержаться? Она вошла в интрасеть полиции и набрала «правый экстремизм». Перед глазами возникло бесконечное, как казалось, количество попаданий. Она ограничила поиск последним годом и пробежалась по заголовкам, стоящим рядом с номерами дел. Одна из папок, кажется, содержит обзор всего имеющегося материала о преступлениях такого рода и называется коротко «Правый экстремизм», а в скобках «приостановленные расследования». Чаще всего организации правых экстремистов были замешаны в преступлениях на почве ненависти или преступлениях, основанных на предубеждениях, но были и экономические преступления. Среди преступлений о подстрекательстве, направленном против определенной группы лиц по их расовой или этнической принадлежности, языку, религии, национальности, сексуальной ориентации и тому подобному, перед ней на экране возникло множество отчетов, да еще и помеченных «прямое насилие». Она дернулась, заметив название хорошо ей известной организации.

«Ново-арийское братство».

В период своей связи с антифашистами она была одной из самых активных, прилагая массу усилий, чтобы потопить эту организацию. И до сих пор помнила, как ей стало не по себе от взгляда лидера «Ново-арийского братства» Йоргена Кранца, когда дело слушалось в суде. Его глаза почернели от ненависти. Она знала, что несколько месяцев назад он запросил копию ее паспорта, но не верила, что старой фотки будет достаточно, чтобы ее опознать.

Ясно было, что многие из бывших членов «Ново-арийского братства» нашли себе новые задачи в организации «Патриотический фронт», возникшей совсем недавно. Она о них слышала и знала, что они ведут один из самых популярных правоэкстремистских блогов и новостных форумов в сети. Форум назывался «Скрытая правда», и на нем пытались причесать и приукрасить грубость нацистской риторики, которой славились новоарийцы. На их сайте, который перестал существовать, они не стеснялись в выражениях и адресовали свои призывы ко «всем знаменосцам белой расы». Среди рубрик сайта были, например, такие шуточки: «Как перевоспитать культурного марксиста – свинцом!» Несмотря на открытую агрессивность лозунгов, им удалось успешно внедриться во многие слои гражданского общества. Члены арийского братства свили гнезда и распространяли свои человеконенавистнические идеи в жилищных кооперативах, молодежных футбольных клубах, студенческих и политических объединениях и даже в шведской лютеранской церкви.

А теперь, как видно, предварительное расследование деятельности правых экстремистов приостановилось, и материалы не обновлялись месяцами. На полях она обнаружила комментарий-объяснение шефа Особого отдела, занимающегося преступлениями на почве ненависти: «в связи переориентацией ресурсов». Она подозревала, что за этим лаконичным комментарием скрываются бурные эмоции.

Волна предчувствий захлестнула Линн, когда программа поиска подмигнула ей, сообщая о первых результатах. Даже быстрее, чем она рассчитывала. Обычному домашнему ноутбуку на это понадобилось бы несколько недель. Но быть аспирантом в области информационных технологий в КТИ имело свои преимущества – ее включили в ту сеть контактов, которым спонсоры поставляли свои самые последние достижения. Конечно, систематическое отслеживание за последние три-четыре месяца могло занять еще пару дней. Но сейчас перед ней были результаты по случайно выбранным датам последних двух месяцев. И этого хватило. Она получила именно те ответы, на которые надеялась, задавая вопросы.