— Восемнадцать, — привычно солгала она. — А тебе?

— Девятнадцать.

— Значит, ты уже закончил школу?

— Да. А ты?

— Конечно, — снова соврала Макс, не испытывая ни малейших угрызений совести. Она как раз разглядывала мужественную ямочку у Туза на подбородке, гадая, каково было бы его поцеловать.

— А где ты живешь? Не здесь, я полагаю? — спросил Туз, снова трогаясь с места.

— А ты, наверное, местный? — ответила она вопросом на вопрос.

— Зачем тебе это знать? — удивился он.

— Мне просто интересно. В данной ситуации это вполне естественно, разве нет?

— А по-моему, ты просто любишь совать нос в чужие дела.

— Фу, как грубо!

— Зато правда.

— Ну а вообще чем ты занимаешься? Я-то знаю, почему я весь день торчу на этой чертовой стоянке, а что ты делал в магазине столько времени?

Он снова остановился и повернулся к ней.

— Видишь вон там — банк? — проговорил он бесстрастно.

Макс бросила взгляд на противоположную сторону улицы.

— Ну и что?

— А то… — Туз выдержал небольшую паузу. — Я собираюсь его ограбить, вот и изучаю обстановку.

* * *

— …Чего бы мне хотелось? — повторил Джино и слегка откашлялся. — Мне бы хотелось встать как можно позже, да еще после обедца прихватить малость; потом я бы посмотрел по телевизору пару детективных сериалов, опрокинул стаканчик виски, плотно поужинал с моей старушкой и завалился спать.

— Что-то ты все спишь да спишь, — заметила Лаки.

— Ты права, дочка. Когда тебе стукнет девяносто пять, ты меня поймешь.

Она улыбнулась.

— У тебя в комнате, в баре, стоит две бутылки «Джека Дэниелса». Что касается ужина, то я собираюсь приготовить его сама — макароны с фрикадельками в моем фирменном соусе — все как ты любишь.

— Ну что за девчонка!.. — воскликнул Джино и ухмыльнулся. — Жаль, твоя мать не дожила и не видит, какой ты стала!

Глаза Лаки наполнились слезами. Она редко плакала, но сегодня был особый случай. Ей не часто удавалось побеседовать с отцом по душам; еще реже Джино заговаривал с ней о матери. Подобные случаи она могла бы пересчитать по пальцам одной руки. Лаки полагала — Джино предпочитает не говорить о своей первой жене, потому что воспоминания все еще слишком болезненны для него и слишком глубоко ранят, но раз уж он сам начал…

— Ты, наверное, до сих пор по ней скучаешь, — заметила она негромко.

— Еще как!.. — подтвердил Джино с тяжелым вздохом. — Мария была лучше всех. Знаешь, дочка, я ведь постоянно о ней думаю, вспоминаю…

— Я тоже, — пробормотала Лаки. — Хотя я тогда была еще совсем маленькая, но… Я помню, какая у нее была кожа — такая гладкая и пахла розовыми лепестками.

— Это верно, — подтвердил Джино. — Мария любила розы больше всех других цветов.

— А еще она каждый вечер читала вслух мне и Дарио. Маме очень нравилась Энид Блайтон — особенно ее сказки про волшебное дерево и про чудесную страну, где можно делать все, что угодно.

— Вот, оказывается, откуда ты черпала свои сумасбродные идейки, — усмехнулся Джино.

— Мама часто говорила мне, что девочки могут все.

— И ты, разумеется, последовала ее совету.

— Мне было пять, когда ее убили, — грустно сказала Лаки. — Только пять, но я ее не забыла…

— Я знаю, дочка, знаю… — проговорил Джино, протягивая ей руку.

И внезапно Лаки оказалась в объятиях человека, с которым столько спорила и даже ссорилась и который теперь состарился. И хотя ум Джино оставался по-прежнему ясен, Лаки знала, что недалек тот день, когда ей придется попрощаться и с ним — и это разобьет ей сердце.

Возникшую между ними близость нарушил Джино-младший, по своему обыкновению ворвавшийся в гостиную без стука.

— Когда ужин, ма? — громко спросил он. — Я умираю с голода!

Высвободившись из рук отца, Лаки выпрямилась.

— Ничего ты не умираешь, — сурово заметила она. — Но раз ты здесь, ты мог бы немного помочь мне с готовкой.

— Ну ма-а… — протянул Джино.

— Идем, идем, я научу тебя готовить настоящие итальянские фрикадельки. Тебе понравится, вот увидишь!

— Деда!.. — воззвал Джино-младший.

Джино-старший поспешил на помощь внуку.

— Пусть парень отдохнет, — проскрипел он. — Если хочешь, тебе поможет Пейдж. Она просто обожает катать фрикадельки.

Лаки покачала головой, изо всех сил стараясь не улыбаться. Джино всегда был большим оригиналом.

* * *

В конце концов Генри сумел остановить проезжавший мимо грузовик и, посулив водителю сто долларов, уговорил его взглянуть, что же случилось с закапризничавшим «Вольво».

Битых два часа он «голосовал» у обочины, но машины на шоссе появлялись редко, и ни одна из них не остановилась. Генри был близок к отчаянию, и, когда после долгого перерыва на дороге показался этот грузовик, он практически бросился ему под колеса, чтобы заставить водителя затормозить.

Водитель долго ворчал и жаловался, но когда стодолларовая купюра перекочевала к нему в карман, сменил гнев на милость и начал нехотя осматривать узлы и агрегаты «Вольво». Не найдя явных поломок, он взялся за дело более серьезно и вскоре обнаружил дефект. Во всем был виноват датчик топлива, стрелка которого застряла на середине шкалы, тогда как на самом деле бензобак был пуст.

— Тебе нужно на заправку, приятель! — вынес свой вердикт водитель и, запустив руку под майку, принялся скрести отвисшее волосатое брюхо.

Генри нахмурился. Чертов Маркус, совсем обленился. Неужели он не знал, что топливомер барахлит? И за что только этот бездельник получает деньги? Ведь следить за техническим состоянием машин в гараже — его прямая обязанность!

— И как я туда попаду? — спросил Генри, смерив водителя таким взглядом, словно тот был виноват в постигших его неприятностях.

— Ну, я мог бы продать тебе канистру бензина, скажем, еще за сотню баксов, — предложил дальнобойщик. — Вообще-то это мой неприкосновенный запас, но как не помочь человеку в беде?

Сто долларов за пять галлонов не самого лучшего бензина… Это был настоящий грабеж, но Генри не видел другого выхода и скрепя сердце согласился.

Войдя в спальню, Рени остановилась на пороге, пристально глядя на распростертое на полу безжизненное тело Тасмин.

— Ты сломал ей шею… — проговорила она после непродолжительной паузы, все еще не веря, что такое могло случиться в ее отеле. — Какого черта, Энтони?!

— Она первая на меня напала, — огрызнулся он, злясь из-за внезапно возникших осложнений. — Я даже подумал — еще немного, и она меня пристрелит.