– Спасибо, – невольно улыбнулась Соня.

– Это не комплимент, а чистая правда. Ты помогла мне осознать свои возможности.

– Ты их осознал и решил использовать на всю катушку.

– В общем, да. А что здесь такого? Мужчины полигамны по своей природе, разве ты не знала? И почему я должен сдерживать свою природу? У меня одна жизнь и одна молодость, и я не хотел бы, чтобы вся она состояла из сожалений по поводу несбывшихся возможностей.

В общем, он был прав. Соня и сама терпеть не могла несбывшиеся возможности. Из-за этого она ведь и уехала год назад из Ялты в Москву. Других на то причин она теперь не видела... Но правота Пети Дурново почему-то вызывала у нее отвращение.

– А ты не думаешь, – сказала она, – что мне довольно противно это слушать?

– Почему? – Петя удивился так искренне, что заподозрить его в каких-то скрытых мыслях было просто невозможно. – Я говорю то, что во мне есть. До сих пор тебя это устраивало.

И это тоже было правдой. Разве до сих пор ее к нему отношение определялось чем-то другим? Он действительно устраивал ее, и ничего более. Как, выяснилось, и она его. А этот его прагматизм... Так ли уж он был неожидан?

– А эта женщина, – добавил Петя, – сама меня домогалась. И, не скрою, это было мне приятно. Как всякому мужчине. Вот я и подумал, почему бы и не...

– Петя, – перебила его Соня, – а ты на мне женился бы?

И тут он наконец смутился. Глаза забегали за стеклами очков, румянец снова выплеснулся на щеки.

– Но ты же... – пробормотал Петя. – Ты никогда не заводила об этом речь. Я думал, ты не хочешь...

– Вот, я завела об этом речь, – настаивала Соня. – Женился бы?

– Дело в том, что я... Женитьба вообще не входила в мои ближайшие планы... Соня! – воскликнул он. – Ты же разумная девушка. Неужели ты не понимаешь, что...

Он опять замолчал.

– Что на таких, как я, такие, как ты, не женятся, – закончила вместо него Соня.

– Да. – Петины глаза перестали бегать. Взгляд выразил необычную для него твердость. – Я думал, ты всегда это понимала. Ну сама посуди, Соня, ведь мы с тобой абсолютно разные. У нас нет ни одного общего интереса. Ты ни разу не расспросила меня о моей работе. Не думай, я нисколько не обижаюсь, – поспешно добавил он. – Меня, честно говоря, твоя работа тоже совершенно не интересовала. А когда мы, вот например, ходили в театр, я видел, что тебе скучно, и...

– Мы ходили на плохие спектакли, – перебила его Соня.

Это была правда. Когда они попали в Театр Маяковского на «Женитьбу», на которую с трудом удалось достать места через подругу Аллы Андреевны, Соня никак не могла понять, почему этот спектакль считается таким модным. Она видела только, что актеры произносят текст, который она со своей хорошей памятью помнила еще со школы, – и больше не видела ничего. Зачем было собирать всех этих известных актеров для того, чтобы они произнесли всем известный текст, было ей непонятно. И к концу спектакля она чуть не уснула от этой непонятности и скуки.

– Я и говорю, у нас с тобой совершенно разные вкусы, – сказал Петя. – Все-таки, знаешь, разное... детство значит немало.

– Разная родословная, ты хотел сказать, – усмехнулась Соня.

– Ну зачем так? – поморщился Петя. – Мы ведь не собаки. Разное воспитание, разный образ жизни... Это невозможно игнорировать. Но ты была мне... приятна, и я считал, что для тех отношений, которые у нас сложились, этого достаточно.

«Ты мне нужна», – вспомнила Соня.

Это были единственные Петины слова, которые можно было считать объяснением в любви. Вернее, она почему-то сочла их объяснением в любви. Может, потому, что ни в каком объяснении не нуждалась.

«Ты получила то, что хотела, – вчуже, как о посторонней, подумала о себе Соня. – Вернее, то, чего тебе было достаточно. Ты не мечтала о несбыточном и получила то, что можно потрогать рукой».

Она взяла щипчики из серебряной сахарницы, повертела их в руке. Голова ее была холодна, а сердце молчало. Да и говорило ли оно с нею когда-нибудь вообще, ее сердце?

– Я пойду, Петя, – сказала Соня. – В общем-то я тебе тоже благодарна. Ты мне тоже помог кое-что понять о себе. И ты, и...

И кто? Алла Андреевна? Соня не хотела об этом говорить. Да и сама не понимала этого до конца, не могла выразить ясными словами.

К счастью, Петя и не стал ее об этом расспрашивать.

– Не уходи, Соня, – произнес он просительным тоном. – Ну, извини меня. Хотя, честное слово, тебе не на что обижаться! Эта женщина – абсолютная случайность, она ничего для меня не значит.

В его карих глазах стояло не больше вины, чем в глазах ребенка, стащившего предназначенные для гостей конфеты. Ведь взрослые должны понимать, что ребенку конфеты просто необходимы! И они, конечно, извинят его поступок.

Объяснять Пете что-либо было бессмысленно. Да и зачем? Соня ведь и сама считала, что ей не на что обижаться. И ей не было жаль себя. И уж тем более не было жаль его. Она давно уже догадывалась, что Петина жизнеспособность куда выше, чем кажется на первый взгляд. А теперь она поняла это совершенно ясно.

Она допила кофе, перевернула чашку на блюдце. Но поднимать ее, чтобы разглядеть рисунок судьбы, не стала.

Глициния уже отцвела, а дрок весело желтел вдоль дороги, и трава еще не высохла на взгорьях – зеленела молодо, и сладкий запах лавровишни стоял повсюду.

И воздух, вливающийся, казалось, не в легкие только, но и в душу, не был еще иссушающим. Он таил в себе тысячи неразделимых запахов, и душа наполнялась от него тем разнообразием, которое только и есть жизнь.

Соня не предупредила маму и беспокоилась теперь, что та испугается, увидев ее на пороге. Но мама испугалась бы и в том случае, если бы Соня сообщила ей о своем приезде по телефону: робость перед жизнью была главной частью ее натуры, так что выбора у Сони не было.

Выбор был лишь в том, на пороге увидит ее мама или раньше, когда Соня только свернет от улицы к дому, прячущемуся за деревьями.

Мама сидела у окна и смотрела вниз, во двор. Увидев Соню, она вскочила. Соня издалека услышала, что мама ахнула.

– Ма! – громко и спокойно сказала она. – У меня отпуск! Я отдохнуть приехала.

Как только Соня шагнула под ветки каштана и магнолии, растущих во дворе, она сразу оказалась в том привычном мире, в котором мама уже не должна была за нее бояться.

– Сонечка, – сказала мама, – ну как же ты не предупредила? У меня ни обеда толкового, ничего... Себе ведь не готовлю. А вещей у тебя, господи! Как же ты дотащила? – воскликнула она.

– Таксист дотащил.

Соня поставила на асфальт два огромных чемодана. Вещей, конечно, накопилось много. Сначала она хотела оставить часть у комендантши, но потом решила, что смысла в этом нет. Что она, поедет еще раз в Москву специально за вещами?