— Товарищи, там «Юнкерсы» немецкие к нам летят. Предлагаю отложить разговоры на потом, а самим спрятаться в укрытие, ибо на открытой местности мы с вами представляем для них довольно лакомую групповую цель.

Глава 15

Девушки потом

«Первым делом — самолёты», так называлась прекрасная советская песня, а потом, уже в тексте, добавлялось, что девушки потом. Девушек поблизости не было, поэтому от самолётов сейчас никто и ничто меня отвлечь не могло. Тем более, что эти самые самолёты сами летели к нам на огонёк.

«Junkers Ju.87 Stuka» являлся одномоторным двухместным пикирующим бомбардировщиком и штурмовиком. За то, что при вхождении в атаку он включал сирену, на фронте его прозвали «ревун», а за внешний вид и неторопливость в полёте повесили гордую кличку «лаптёжник».

— Вот вы, значит, какие, «юнкерсы», — прошептал я и, не переставая за ними следить, посмотрел на пустые коробки с патронами. — Это всё?

— Нет, — ответил Воронцов, подняв с пола уже открытую пачку. — Вот, ещё несколько штук осталось.

— Полпачки всего? Мало, очень мало! Фрицы сейчас от изумления отойдут, повылезают кто откуда и будут там шастать, так что мне ещё очень много патронов понадобится, — хмыкнул я и пояснил: — Чтобы простоя не было.

— Я уже приказ отдал. Зорькин побежал у наших бойцов патроны собирать. Через пару минут принесёт, — доложил лейтенант.

— Пары минут у нас может и не быть. Уж больно быстро они летят, хотя, вроде бы, считаются тихоходными, — сказал я и, переведя взгляд на старший командный состав, что продолжал стоять и рассматривать в бинокли самолёты, предложил им покинуть позицию.

— А ты, что, стрелять по ним собрался? — удивился Неверовский, оторвавшись от бинокля.

— Пока не знаю.

— Так это ж самолёты. По ним не попадёшь.

— Но попробовать-то, наверное, всё же стоит, — произнёс я и приказал: — Товарищи командиры, немедленно в укрытие. Наше скопление демаскирует мою позицию и может привлечь ненужное внимание врага.

Командование дивизии не стало пререкаться и удалилось, приказав на прощание, после боя немедленно явиться в штаб.

Ну а я принялся более детально рассматривать атакующую восьмёрку, при этом стараясь вспомнить музейную методичку по уничтожению самолётов из стрелкового оружия, которую я из любопытства когда-то прочитал.

Из раздумий меня вывел голос Воронцова.

— Товарищ комдив прав. Они же бронированные. Их из винтовки не возьмёшь.

— Знаю, — ответил я, посмотрев на патроны. — Нам нужны бронебойные. На носики смотришь — они чёрной краской покрыты. Вот, — я показал на пачку и достал оттуда один патрон, благо там были именно бронебойные. — Такие нужны.

— Четыре штуки осталось всего. Остальные без краски, — констатировал очевидное лейтенант, перебрав остатки патронов в ладони.

Других вариантов не было, а, как известно, на безрыбье — и рак рыба. От безысходности решил пробовать стрелять тем, что есть. После чего сразу же стал заряжать, позабыв о помощнике.

Воронцов, увидев, что помощь его мне пока не нужна, прищурился и, поднеся ладонь ко лбу, будто бы закрывался от солнца, стал вглядываться в тучи. Не знаю, видел он там что-то или нет, а я прекрасно видел, как восьмёрка бомбардировщиков скрылась за облаками лишь только для того, чтобы через минуту вынырнуть в километре левее от наших позиций.

— Далеко, — констатировал я, прикидывая в голове их курс.

Получалось, что они, скорее всего, обрушатся именно на левый фланг нашей обороны, то есть туда, где находится стык нашей так называемой роты с точно таким же по численности взводом.

Конечно, самолёт не корабль и может за несколько секунд изменить маршрут, но сейчас я видел, что они летят именно туда — к дороге, что вела из города к реке.

— За мной! — немедленно скомандовал я своему лейтенанту, и, постоянно покрикивая на попадавшихся по пути красноармейцев: «Посторонись!», расталкивая их, помчался через всю длинную кишку окопа в его крайнюю левую часть.

Метров двести пробежали. Когда понял, что расстояние для попытки поражения уже приблизившегося противника, достаточное, облокотился на деревянный бруствер и приготовился к стрельбе.

Первым в патроннике моей трёхлинейки застыл в ожидании своего часа обычный патрон, взятый как пристрелочный. В воздухе взять поправку на ветер практически невозможно, там нет ни шевелящейся травы, ни клочьев тумана, ни дыма, а на разных высотах ветер может дуть в любом, только ему удобном направлении. Я очень надеялся, что смогу обеспечить нужную точность, просто проследив, куда снесёт пулю. Время поджимало.

Вскоре после начала войны в Рабоче-крестьянской Красной армии появится брошюрка, предназначенная для красноармейцев. Она будет называться «Как стрелять из винтовок и ручных пулемётов по вражеским самолётам и парашютистам».

Как-то случайно её текст попался мне на глаза и заинтересовал. Я быстренько пролистал её, особо не вникая в смысл. Сейчас помнил только, что там в трёх проекциях были изображены основные немецкие самолёты: «Мессершмитт — 109», «Юнкерс — 88» и «Хейнкель — 111». Их силуэты хорошо отложились в моей памяти, впрочем, как и у многих советских мальчишек. А вот куда именно их нужно поражать, в какие именно места целиться, чтобы с большей вероятностью вывести машины из строя, в памяти почти не осталось. Нет, конечно, кое-что я помнил, но назвать свои воспоминания о том, что я читал о поражении самолётов из стрелкового оружия во времена второй мировой войны, полными, я, разумеется, не мог.

Поэтому для начала решил проверить информацию, которую удалось вспомнить, то есть, стрелять по лётчику в тот момент, когда пилот решит пойти в атаку и для прицельного бомбометания направит свой самолёт в пике.

Вдох, выдох. Я выстрелил в сторону приближающихся самолётов. Маленький кусочек свинца мгновенно пропал из виду, всё, что дала идея с пристрелкой — немного осадила взбунтовавшиеся от перебежки лёгкие. Даже суперзрения не хватит, чтобы понять, где там в небесных просторах гуляет ветер. Вдох, выдох. Ещё раз. Права на ошибку нет. Спокойнее. Пора!

Немцы, приблизившись, согласно разработанной ими тактике выстроились в круг над целью, и, включая при атаке сирены, принялись поочерёдно пикировать на позиции нашего левого фланга, при этом стреляя из пулемётов и собираясь сбросить бомбы.

Момент был самый подходящий и, как только первый самолёт вошёл в пике, я взял поправку на расстояние и выстрелил в голову лётчика, так кстати повернувшуюся ко мне макушкой.

Спустя нестерпимо долгую секунду бронебойная