выходят на старт. Было даже сложно поверить, что мы могли гоняться по одной и той же трассе – Нойбауэр на Mercedes, я на Alfa Romeo. Но в 1934 году мы оказались бок о бок у стартовой прямой, на гонке, где впервые правила ограничили вес машины 750 килограммами, не ограничив рабочий объем. Тогда Mercedes и Auto Union – одним словом, Германия, – решили, что это лучший момент для вступления в борьбу. Новым директором Mercedes был не кто иной как Альфред Нойбауэр.

Я с трудом его узнал: он невероятно поправился. И с того дня Нойбауэр стал расти вширь вместе с мощью своей команды и страны. Становился все толще и все более деспотичным. Он прогуливался между боксами, изредка удостаивая соперников взглядом, и выкрикивал своим подчиненным команды – вылитый офицер Вермахта, – а они кидались исполнять его приказы, словно рядовые в казарме или на поле боя. Вскоре Альфред стал популярным персонажем в мире автоспорта: к нему испытывали неприязнь (что его совершенно не заботило), но очень уважали и опасались. Во время войны я часто его вспоминал – на самом деле каждый раз, когда мимо моей мастерской проходила немецкая моторизованная колонна, а офицер выкрикивал команды. Сразу после окончания войны Альфред приехал ко мне в Модену – и опять я едва его узнал. Он снова изменился – похудел, стал сдержанным, скромным. «Нойбауэр! – воскликнул я. – Рад тебя видеть! Зачем пожаловал?» Альфред мрачно улыбнулся и сказал, что Mercedes в упадке, а его отправили посмотреть, какие команды пережили войну, и он, естественно, рад видеть меня живым и здоровым. Что стало с Alfa Romeo? А с Maserati? «Черт возьми, – сказал я сам себе. – Он вовсе не сломлен: он готовится взять реванш!»

Прошло семь лет, и в 1954-м в Монце мы встретились снова: Нойбауэр по-прежнему возглавлял «Серебряных стрел». И стал еще толще и еще более властным, чем когда бы то ни было. Из года в год я наблюдал за ним со все большим беспокойством: победа за победой, килограмм за килограммом, призовые за призовыми, Нойбауэр, Mercedes и Германия срослись для меня в единое целое, а неумолимый прогресс немецкого автопрома и воспоминания о победах Mercedes в 1914 и 1939 годах заставляли задаваться вопросом: «Если Нойбауэр не остановится, что нас ждет?» В 1955-м Mercedes ушел из гонок после двух побед на чемпионатах мира подряд: немцы отлично знали, как адаптироваться к новым правилам благодаря исключительным техническим возможностям, огромным экономическим средствам и гигантской промышленной мощи. В 1962 году Нойбауэру исполнилось 70 лет. Он руководил музеем, посвященным истории своей компании в Штутгарте, то есть оставался верен Mercedes всю жизнь, как подобает настоящему солдату. Я отправил ему поздравительную телеграмму, он ответил замечательным письмом. Поздравил я его и с 80-летием. Умер Альфред незадолго до своего 90-го дня рождения.

Несмотря на успехи Германии в гонках, нельзя утверждать, что тоталитарный режим больше благоприятствует развитию автоспорта, чем демократический. Сегодня мы видим, например, как активно прогрессируют английские, да и французские команды, в первую очередь благодаря конкуренции между производителями и помощи компаний, выпускающих комплектующие, а не политике государства и указаниям сверху. Как-то раз мы говорили об этом с одним из тех, кто стоял во главе английской нефтяной промышленности, одним из «мировых боссов». И он заметил: «Мы гордимся, что в последние годы вернули свои позиции в “Формуле-1”, как гордились, когда Jaguar не знал себе равных в “Ле-Мане”. И были бы счастливы еще больше, если бы смогли одерживать победы во всех гонках – и в “Формуле-1”, и среди спорткаров, и в GT, как долгие годы делала Ferrari». Я ответил, что достигнутые ими результаты полностью заслужены, учитывая, сколько сил они приложили. «А что касается политических режимов, – с улыбкой добавил этот приятный человек, – я скажу Вам так: никогда наша демократия не была столь эффективной, как во времена всем известного диктатора Уинстона Черчилля».

Теперь поговорим о политических причинах в широком смысле: они выходят на первый план, прежде всего, когда болид из определенной страны побеждает за границей. Могу сказать, что каждый раз, когда Ferrari одерживает победу не в Италии, я сразу получаю отдачу – и не только в техническом или коммерческом плане. В качестве примера приведу всего два эпизода. Как-то раз я получил письмо от двух молодых итальянцев, живущих в Канаде. Вот что они писали: «Синьор Феррари, победа Вашей машины здесь, в Канаде, вселила в нас смелость наконец признаться в баре, где мы бываем почти каждый вечер вот уже пять лет, что мы итальянцы. Нет, мы не скрывали свое происхождение, но, знаете, довольно трудно объяснить, что ты не такой, как некоторые твои соотечественники-эмигранты… А сейчас, когда все канадцы так восхищены Вашей победой, мы вдруг испытали гордость за то, что мы итальянцы. И, наверное, теперь чувствуем себя здесь уже не такими чужими».

К тому же победа в гонках может вызвать уважение иностранцев и их желание узнать о нас немного больше. Вот, например, письмо от других молодых людей, на этот раз – американцев. Такое трогательное. Я считал янки несносными, но письмо заставило меня изменить свое мнение. Несмотря на молодость, его авторы – гораздо более зрелые и чуткие люди, чем многие из тех, кого я знаю:

Синьор,

Мы уверены, что такие письма, как наше, Вы получали уже не раз. Многие люди наверняка благодарили Вас за то, что Вы дали миру, начав конструировать автомобили. И теперь мы хотели бы к ним присоединиться.

А пишем мы Вам вот почему. Как-то раз мы с ребятами-гонщиками сидели в баре, и тут вошел наш друг. У него есть своя гоночная машина, американская, навороченная. Он стал рассказывать о гонке, в которой только что участвовал на одной разбитой дороге на окраине города. О скоростях, об участках, где необходимо переключать передачи, и о всяком таком. Мы и рты пораскрывали. А потом хором спросили: «И кто победил?» На что наш друг коротко ответил: «Он был на Ferrari…» А что тут еще скажешь? На самом деле парень прямо обалдел: его машину – 4,6-литровку 1961 года выпуска – обыграла Ferrari 4,1 литра девятилетней давности!

Огромное Вам спасибо за создание такого автомобиля. Мы всегда будем гордиться тем, что в нашем мире есть человек, способный отдавать бо́льшую часть себя людям. Потому что, построив этот двигатель и эту машину, Вы, без сомнения, воплотили прекрасную мечту.

Вы сумели создать машину, по сути, из ничего – машину живую, с бьющимся сердцем – таким же большим, как у Вас.

В мире, наверное, нет другого имени, значащего так много для совершенно разных людей. И у каждого с ним связано что-то свое. У кого-то – гордость от владения такой машиной, у кого-то – уверенность в том, что совершенство существует, или радость вождения, а у Ваших конкурентов – страх и беспокойство. Ни одна машина на свете не способна взволновать пилотов и зрителей так, как Ваша.

Вы подарили миру автомобиль, носящий Ваше имя, автомобиль, который вызывает уважение, страх, радость и удивление.

Кто-то мечтал о такой машине, и Вы исполнили это желание, а у других – тех, у кого автомобили похуже, – теперь есть цель, к достижению которой стоит стремиться: когда-нибудь обладать Вашей машиной, non plus ultra[154]! А может быть, кому-то Вы бросили вызов: вот Ferrari, но достойны ли Вы ее водить?

Наверняка в Вашей жизни были