Сквозь прозрачную витрину мне было видно, как на улице прямо перед кафе паркуется серебристый «лексус», и из него выходит Петруха. Из-за руля, кстати говоря.

Не иначе, дал своему водителю выходной.

Петруха плюхнулся на соседний стул и демонстративно заглянул в мою чашку.

— Кофе, — констатировал он. — На ночь.

— Просто чтобы чем-то время занять, — сказал я. — А ты чего это без охраны после сегодняшнего?

— Так после сегодняшнего они не сразу повторят, — сказал Петруха. — Сначала разбор полетов, потом работа над ошибками. Да и вообще, к жизни надо относиться философски. Всех нас когда-нибудь грохнут, меня из пушки, тебя из рогатки.

— А чего это меня из рогатки? — обиделся я. Хотя общий его философский настрой мне нравился. Так ему легче будет принять новости о тех, с кем его отдел сотрудничал.

— Потому что ты себя не бережешь и всю дорогу на рожон лезешь, — объяснил Петруха. — Значит, встретились?

— Встретились.

— И поговорили?

— И поговорили.

— И насколько все плохо?

— Сильно зависит от того, нравится ли тебе «Фоллаут».

— Что за «фоллаут»? — то ли первая игра еще не вышла, то ли не успела стать культовой. По крайней мере, в глазах Петрухи.

Я объяснил, что такое «фоллаут», а потом объяснил, в какой связи я его вспомнил, и по мере моего объяснения Петруха предсказуемо мрачнел. Когда я закончил, он жестом попросил меня подождать и подозвал официанта.

— Водки, — сказал он. — Грамм двести, в граненый стакан. Желательно, теплой.

— Э… Закусывать чем будете?

— Русские после первой не закусывают, — сказал Петруха. — Но если понадобится, я стакан погрызу.

— Как скажете.

— А потом повторить, — сказал Петруха. — Может быть, даже дважды.

Официант пожал плечами и ушел за заказом.

— Чего ты так напрягся? — спросил я. — Рабочая ситуация.

Петруха медленно поводил у меня перед лицом указательным пальцем.

— Нет, Чапай, — сказал он. — Когда ты выходишь из дома, а у тебя машину взорвали, это рабочая ситуация. Или когда ты возвращаешься из командировки на день раньше и застукиваешь свою жену с твоим же деловым партнером, который в это время вообще на Дальнем Востоке должен быть и ваши общие дела разруливать, это рабочая ситуация. А то, что ты мне рассказал, Чапай, это, прости мой французский, пиздец. А пиздец мы не лечим и даже не оперируем.

Официант принес его заказ. Петруха потрогал граненый стакан пальцами, проверяя, достаточно ли он теплый, выдохнул и запрокинул напиток в себя, обойдясь при этом всего парой глотков.

И даже не поморщился.

— Хорошо пошла, — сказал он. — Уже можно повторять.

— Ты напьешься, и толку от тебя не будет.

— Во-первых, не напьюсь, — сказал Петруха. — А во-вторых, от меня и так толку нет. Чапай, мы это не вывезем. Я даже не представляю, в какую сторону это можно вывозить. Ядерная война — это тебе не алюминий вагонами тырить.

— Избавь меня от подробностей процесса первичного накопления твоего капитала, — сказал я. — А что там твой эксперт?

— А что мой эксперт? Семеныч, конечно, голова, — сказал Петруха. — Но к таким вызовам его жизнь точно не готовила.

— Я думаю, что все не так плохо, — сказал я.

— Это потому, что ты — оптимист, — объяснил он. — Оптимистов мне даже жалко, они вечно ходят разочарованными. Потому что реальность, сука, ни разу не оптимистична.

— Ты уверен, что не напьешься? — поинтересовался я. — По-моему, ты уже.

— Напьешься тут с тобой, — сказал он. — И как вы с этим хронопидором расстались? На чем покалили сростень?

— Плохо расстались, — сказал я. — Я ему шею свернул.

— Буквально или фигурально?

— Буквально.

— Это ты, конечно, погорячился, — сказал Петруха. — Как профессионал, я тебя порицаю. Но как человек, вполне могу понять. Последствия были?

— Пока нет.

Официант поставил перед ним второй стакан.

— Точно закусывать не будете?

— Кусок в горло не лезет, — сказал Петруха и снова потрогал посудину. — Знаешь, третий можешь уже не подогревать.

— Почему теплую-то? — спросил я.

— Привычка у меня такая, плохие новости теплой водкой запивать, — сказал Петруха. — С жарких стран осталась.

— Афган?

— Не без этого, — сказал он. — Помню, брали мы одного хронопидора, который на стороне моджахедов воевал, ну, и не только воевал, сам понимаешь. Шесть недель за ним по ущельям скакали, как горные козлы.

— Взяли?

— Взяли, конечно, — сказал Петруха. — А теперь вот я сижу и думаю, а для чего на самом деле мы его взяли? Чем он нашим ребятишкам из будущего помешать мог? Война бы на пару лет раньше началась? Или на пару лет позже? Ты ж понимаешь, Чапай, я теперь каждый такой случай буду под микроскопом рассматривать. Ведь выходит, что и я тоже к грядущему пи… апокалипсису руку приложил.

— Наверняка мы этого уже не узнаем, — сказал я.

— А ты еще и куратора грохнул, — сказал он.

— А если бы не грохнул, что бы мы с ним делали?

— Могли бы следить, а потом лихим кавалерийским наскоком, как ты любишь, ворвались бы в будущее на его плечах и машину времени бы им сломали.

— А смысл? Даже если бы ее насовсем сломали, что толку? Войну-то не они устроили, они только следят за тем, чтобы она состоялась.

— Все равно, пустячок, а приятно, — сказал Петруха. — Но за одно я тебе точно благодарен, Чапай. Ты помог мне окончательное решение принять — детей я точно заводить не буду.

— Что за пораженческие настроения?

— Уж какие есть, — Петруха махнул рукой, а потом махнул второй стакан. — Знаешь, я ведь иногда, грешным делом, смотрел на все, что в стране происходит, что люди друг с другом делают, да и не только у нас, а в целом, и думал «тут уже ничего не исправить, Господь, жги». А оно вон как все повернулось.

— Ну извини, что я твою картину мира мрачными красками раскрасил, — сказал я.

— Да ты-то тут причем? Ты, так сказать, только окончательную ясность в нее внес. А что там по