Вооруженные самодельным оружием, изготовленным из ржавых останков Второй мировой войны, которое было заряжено самодельными пулями, члены группировки внушали ужас не столько своей огневой силой, сколько отсутствием организации и дисциплины.

Ситуация по-прежнему оставалась довольно напряженной, и двойные блокпосты сохранялись с обеих сторон города. Следует ли говорить, что мне предлагалось жить в пределах этих границ.

И все же, несмотря на это, с точки зрения личной безопасности Хониара представляла собой гораздо более спокойное место, нежели большинство европейских городов, а уж по сравнению с американскими она вообще казалась детской площадкой, хотя и заваленной мусором.

Мы сворачиваем на круговую подъездную дорожку и останавливаемся перед кирпичной виллой, которая довольно непредусмотрительно высится над крутым склоном. Познакомившись со сторожевой собакой, страдающей обильным слюнотечением и склонной к запихиванию своего бесстыжего носа в неподобающие места, я вхожу вслед за своими знакомыми в дом. И только в этот момент понимаю, как давно не видел нормальных домов. Пол здесь выложен плиткой, окна застеклены, а в нише гостиной стоит телевизор. Я замер в благоговении.

— Ну вот, устраивайся, — говорит Джейн, открывая одну из дверей, выходящих в коридор.

Огромная комната, залитая светом, заставлена шкафами, у окна, занимающего всю стену, расположен туалетный столик с зеркалом, большая кровать с четырьмя колоннами, занавешенная москитной сеткой, напоминает средневековую повозку. Я сажусь на кровать, и водяной матрац начинает колыхаться как гигантская медуза. За дверью в дальнем конце комнаты есть ванная с двумя раковинами, биде, ванной и душем. Я считаю — десять кранов. На девять штук больше, чем во всем Мендали.

Я задумчиво обхожу комнату, прикасаясь рукой к деревянным и пластиковым поверхностям. Затем останавливаюсь у окна и смотрю на море, при этом большая часть города оказывается скрытой деревьями, а то, что остается видимым, внезапно приобретает невероятную притягательность.

— Потрясающее место! — восклицаю я, пока Джейн достает из шкафа сложенные полотенца и складывает их стопкой на кресле, стоящем рядом с гладильной доской, которой я уже планирую воспользоваться в ближайшем будущем.

— Да, только это не наш дом. Он принадлежит заместителю специального уполномоченного. Он сейчас уехал в отпуск с женой и дал всей прислуге выходные. Так что дом сторожим мы. Кстати, нас сегодня пригласили на прием к одному из крупных боссов сельского хозяйства. Не хочешь пойти с нами?

Естественно, я хотел.

— Однако, к сожалению, у меня нет подходящего костюма.

— Так возьми у Ника. Думаю, его одежда должна подойти тебе.

Через час, смыв с себя под душем дорожную пыль и наигравшись с биде, струя из которого почти достигала потолка, я натягиваю узковатые и короткие бежевые хлопчатобумажные брюки Ника. Разница в четыре дюйма в росте особенно сильно проявлялась в длине штанов. Сидеть в них было сложно, а наклоняться и вовсе не получалось. Однако, похоже, мое стремление соответствовать моде, которое никогда не было особенно сильным, свалилось на самое дно списка приоритетов, так как я с большим удовольствием примериваю серые ботинки, доходящие мне до щиколоток. Стоило немного согнуть колени, и они почти достигают края брюк. В шкафчике ванной я обнаруживаю какой-то индонезийский одеколон (или мне кажется, что он индонезийский и что это — одеколон), простирываю свою рубашку и натягиваю ее снова на себя. Проходя мимо зеркала, исполняю несколько танцевальных па и без дальнейших проволочек отправляюсь на прием.

Под шорох безукоризненно чистого гравия мы подъезжаем на машине Сельскохозяйственной помощи женщинам к резиденции. Ник звонит в дверь, и нам открывает житель Соломоновых островов, который чувствует себя крайне неловко в униформе дворецкого. Прошло совсем немного лет с тех пор, как я заявлялся на подобные мероприятия незваным гостем, поэтому сейчас немного нервничаю и слегка присаживаюсь, чтобы брючины доходили до ботинок.

— Мои дорогие! — восклицает дама в блекло-зеленом бархатном платье и жемчугах. В одной руке она держит бокал с шампанским и смятую салфетку, а в другой — сигарету с длинным столбиком пепла, который явно не поддается силе земного притяжения. Ее грудь и густо напомаженные губы усыпаны крошками песочного печенья.

— Паула, мы привезли с собой нашего друга Уилла. Он живет неподалеку от Мунды.

— В провинции? Как замечательно. — И она целует меня в щеку, а я ощущаю ее влажные и липкие губы. — Я бы тоже хотела поехать туда… ну, мне все равно куда.

Я выпрямляюсь, опасаясь, что у меня сведет ноги.

— Надеюсь, вы не возражаете против моего появления…

— Возражаю? С чего бы мне возражать? Чем больше народу, тем веселее. — Она криво улыбается и начинает игриво перебирать свой жемчуг. — Надеюсь, это вы не будете возражать против всех этих чудовищных зануд, которые окажутся здесь сегодня вечером. А куда я поставила этот несчастный джин?

И она устремляется по направлению к клозету, оставляя за собой след из пепла и сигаретного дыма.

— Это жена, — хихикает Ник. — Подожди, когда познакомишься с его превосходительством! Мы называем его Венценосным Ронни.

Мы проходим через почти пустую комнату, спускаемся по широкой лестнице и оказываемся в большом саду. Воздух насыщен запахами парфюма, купленного в бутиках аэропорта, и атмосферой значительности.

Точно так же, как некоторые вступают в специальные общества, чтобы воссоздать события английской гражданской войны, или напяливают на себя костюмы 1940-х годов, чтобы исполнить джиттербаг, я вдруг оказываюсь в колониальном обществе поклонников дебоша, цель членов которого заключалась в том, чтобы пространно разглагольствовать, а потом напиваться до беспамятства. Все шло хорошо.

Точно так же, как и светское общество Гримбла на островах Гилберта и Эллис, группа экспатриантов на Соломоновых островах была незначительна, поскольку они жили на удалении двух месяцев пути от друзей и родственников и не входили в верхнюю десятку аванпостов Британской империи. И действительно, на протяжении многих лет ими почти единолично управлял первый британский уполномоченный Чарлз Моррис Вудфорд, назначенный главой протектората в 1896 году. В течение почти двадцати лет он с помощью пары дюжин сотрудников отвечал за сто тысяч островитян, большинство из которых энергично занималось охотой за головами. Получая лишь гражданское жалованье и ведя исключительно скромный образ жизни, он правил Соломоновыми островами вплоть до своей отставки в 1915 году. И все эти годы принципиально ходил безоружным, пытаясь убедить воинственных островитян в достоинствах мирного сосуществования. Он создал систему управления и судопроизводства, которая действует по сей день.

Он несомненно пришел бы в восторг от образа жизни сотрудников благотворительных фондов, наводнивших острова после обретения ими независимости: регулярные рейсы на родину, дома, машины, занятия по дайвингу, страховки, пенсии и, конечно же, целые связки нулей в необлагаемых налогами зарплатах. И все это воспринималось как само собой разумеющееся. Однако, если бы в его обязанности входило регулярное посещение подобных мероприятий, возможно, это слегка остудило бы его пыл.