я и обернулась. — Здесь Кирилл, — пробормотала я, подумав, что он мог нас услышать.

— Спит, как сурок, — ответил Джулиан. — Меня куда больше беспокоит предмет, который лежит вон там в углу.

Я проследила за его жестом и заметила зеленоватый блеск в темноте. Джулиан встал и, подойдя, поднял его с пола.

— Кто-то сейчас старательно посылает на этот перстень заклятие смерти. Вернуть его отправителю?

— Не надо, — справившись с искушением, ответила я. — Нам с Кириллом придётся здесь задержаться.

— Ладно, это я оставлю у себя, — он сунул перстень в карман. — На баркентине всё нормально, пока все на месте. Ты тоже в относительной безопасности. Но если что, не забывай, что можешь улететь отсюда в любой момент.

— Ты понял, что здесь происходит? — спросила я.

Он покачал головой.

— Я понял пока только одно. Здесь идёт игра, и уклоняться от неё так же губительно, как и проигрывать. Я возвращаюсь на «Пилигрим», но скоро я снова тебя найду.

Он подошёл ко мне и, встав коленом на постель, нагнулся, чтоб поцеловать, а потом выпрямился. Чёрные крылья с пышными перьями на мгновение распластались за его спиной, а потом он исчез вместе с ними. А мне отчаянно захотелось спать, и я откинулась на подушки, уснув ещё до того, как почувствовала их мягкость.

Глава 6

Антону казалось, что всё его внимание уйдёт на то, чтоб удержаться на спине у огромной кошки, на которую его заставили сесть, но она шла, мягко пружиня лапами, а седло было таким удобным, что вскоре он забыл о своём необычном скакуне. Отряд тёмных эльфов не спеша двигался по узкой лесной дороге, больше напоминавшей широкую тропу. Ещё недавно серые, почти невидимые в потёмках пантеры гуськом шли след в след, петляя в чаще леса, но вот под их лапами оказалась утоптанная земля, посыпанная хвоей и истлевшей палой листвой.

Антон хмуро смотрел по сторонам, но не видел ничего, крометолстых стволов деревьев, покрытых неровной потрескавшейся корой. Над головой в переплетении густых ветвей проглядывало незнакомое синее небо без звёзд, подёрнутое радужной дымкой прозрачных облаков. Впереди маячила спина другого наездника, покрытая синим плащом с вышитыми на нём узорами.

Через какое-то время он заметил ещё одного всадника, остановившегосяна краю дороги. Поравнявшись, тот стронул свою пантеру с места и пристроился рядом.

— Как тебе наши киски? — поинтересовался Фарок, потрепав пантеру Антона по загривку. — Не ездил раньше на таких?

— Я флаеры предпочитаю, — проворчал тот, но, тем не менее, погладил свою кошку по жёсткой густой шерсти.

— Увы, тут либо на зверях, либо на себе подобных, либо на своих двоих. Ничего, привыкнешь. Самый сложный отрезок пути позади, я провёл отряд сквозь чащу, а теперь до стоянки поедем по тропе. Спешить некуда, так что скачек не будет…

Какое-то время они ехали молча, потом эльф наклонился к Антону.

— Что киснешь? — негромко спросил он, заглянув ему в глаза.

И его взгляд, и голос в этот миг были полны искреннего участия, потому Антон неожиданно для себя честно выпалил:

— Неужели тут всегда так? Убивают всех, кто в чём-то лучше?

— Не всех, — мягко возразил тот. — Если б ты сразу после получения перстня простёрся ниц перед альдором и в благодарность за оказанную честь попросил принять тебя на службу, ты был бы обласкан и приближен. А так… Сам понимаешь, старику обидно. Ждал триумфа, а получил щелчок по носу, да ещё лишился такого большого изумруда.

— Ты его выбросил.

Кто-нибудь найдёт и приберёт, — легко пожал плечами Фарок. — Здесь кругом дикость. Это не наш уютный цивилизованный мир.

— Наш? — Антон настороженно взглянул на собеседника.

Тот усмехнулся.

— Ты что, и правда, считаешь, что я тёмный эльф? Я ормиец, мой мальчик. Причём ормиец высшего качества…

— То есть?

— Горец, и по отцу, и по матери.

— И как ты здесь оказался?

Фарок пожал плечами.

— Долгая история. Впрочем, время у нас есть. Я родился на Орме. Моя мать была весталкой в горном храме. Отца я не знал. Когда я был совсем мал, в храм нагрянули алкорцы. Это было уже после окончания войны, когда на Орме оставались отдельные оккупационные части. Они ждали мирного договора и приказа о возвращении на Алкор. Так что обошлось без резни. Ими командовал граф Пренуар, вполне приличный молодой человек, белокурый красавец с безупречными рыцарскими манерами. Они встали в храме на постой и, поскольку вели себя миролюбиво, и ясно было, что скоро они уберутся навсегда, никто против них не выступал. Он влюбился в мать, а она ответила емувзаимностью. Когда алкорцы получили приказ двигаться дальше, нам с матерью пришлось уйти с ними, потому что связь с захватчиком ставила её вне закона. Её ждала смерть.

Антон кивнул в знак того, что понимает. Фарок помолчал, поглядывая в небо, потом продолжил:

— Мы ещё какое-то время колесили с Пренуаром по гарнизонам, а потом мирный договор был подписан, и ему пришлось убраться восвояси. Нас он взял с собой. Он, действительно, любил мать, и ко мне относился хорошо. Он знал, что детей от неё у него быть не может. Когда мы прилетели на Алкор, он представил её ко двору, но это не понравилось его семье. Официально оформить брак и моё усыновление он не успел. Может, родственники подсуетились. Короче, он скончался в расцвете лет по неизвестной причине. Нас выгнали из его замка, и мать вынуждена была петь в тавернах, чтоб мы не умерли с голоду. Но её красоту и голос скоро заметили, стали приглашать на пиры в богатые дома. На одном из таких пиров на неё обратил внимание Великий Тиран Алкора, не то, чтоб влюбился, но осчастливил своим покровительством, и она стала придворной певицей. Ну, и однажды он увидел меня… Я был тогда мальчиком, и прехорошеньким…

— Представляю себе, — улыбнулся Антон, бросив взгляд на тонкие черты собеседника.

— В детстве мы все хорошенькие, — усмехнулся тот. — И старик воскликнул: «У этого прекрасного ангела и голосок должен быть ангельский!» Или что-то в этом роде. Мать чуть не рухнула от ужаса. Может, на мордаху я и вышел, но вот голос у меня был как клёкот выпавшего из гнезда орлёнка. Что делать? Повелитель сказал, а он ошибаться не может. В ту же ночь меня забрали у матери и куда-то увезли. Что со мной делали, не помню, но очнулся я с толстой повязкой на шее. А когда её сняли, я запел… И Великий и Непогрешимый Тиран снова оказался прав. Я удостоился чести петь на годовщине его