- Почему?

Вопрос, заданный так прямо, смутил маэстро. Мгновение поколебавшись, он расстегнул булавку и медленно размотал шарф. Настоящее чудовище. У него отсутствовало полноса; верхняя губа, совершенно разъеденная, обнажала десны.

- Вам не кажется, что это достаточно веская причина?

Опять замотал шарф, заколол булавку.

- У меня редчайший случай неизлечимой волчанки, которая разрушает мою плоть. Как я мог появляться в таком виде перед публикой?

Комиссар был ему благодарен за то, что он сразу замотал шарф. Жуткое зрелище вызывало страх и тошноту.

- Так вот, эта прекрасная и милая женщина, между прочим, рассказала мне, что унаследовала скрипку от своего прадедушки, который был скрипичных дел мастером в Кремоне. И добавила, что в детстве часто слышала от родителей, будто скрипка эта бесценна. Но тогда она не придала этому значения. В семьях часто существуют легенды о какой-нибудь ценной картине или статуэтке, стоящей целое состояние. Сам не знаю почему, но мной овладело любопытство. Через несколько дней вечером она мне позвонила, заехала за мной, и мы отправились в ее новый загородный дом. Едва я увидел скрипку, меня словно пронзил электрический разряд. Скрипка была в довольно плачевном состоянии, но отреставрировать ее не составляло большого труда. Скрипку работы Андреа Гварнери, комиссар, легко узнать по лаку цвета желтого янтаря, словно излучающему свет.

Комиссар взглянул на скрипку. Честно говоря, никакого света он не заметил. Но он ничего не смыслил в этих музыкальных делах.

- Я попробовал играть на ней, - сказал маэстро, - и играл минут десять, унесенный в рай музыкой Паганини, Уле-Борнемана Булля…

- Какова ее рыночная цена? - спросил комиссар, обычно летавший невысоко и до рая никак не дотягивавший.

- Цена?! Рынок?! - возмутился маэстро. - Да такой инструмент не имеет цены!

- Пусть так, но все-таки…

- Откуда мне знать? Два, три миллиарда.

Уж не ослышался ли он? Нет, не ослышался.

- Я позволил себе заметить синьоре, что она очень рискует, оставляя такую ценность в практически нежилом доме. Тогда мы решили, еще и потому что я хотел получить авторитетное подтверждение, что речь идет именно о скрипке Андреа Гварнери, хранить инструмент здесь, у меня. Правда, сначала я никак не хотел брать на себя такую ответственность, но она сумела переубедить меня, даже расписку не взяла. Отвезла меня домой, и я дал ей взамен мою скрипку, чтобы положить в старый футляр. Если бы ее украли, ничего страшного бы не произошло: она стоит несколько сотен тысяч лир. На следующий день утром я позвонил в Милан своему другу, лучшему эксперту по скрипкам. Его секретарша сказала, что он путешествует и вернется не раньше конца этого месяца.

- Извините, - сказал комиссар, - я скоро вернусь.

Он в считаные минуты добрался до комиссариата.

- Фацио!

- Слушаю, доктор.

Монтальбано написал записку, расписался, заверил печатью комиссариата.

- Поедешь со мной.

Он сел в свою машину, остановился неподалеку от церкви.

- Отнеси эту записку доктору Ликальци, он должен дать тебе ключи от коттеджа. Мне самому туда нельзя: если увидят, что я разговариваю с доктором, слухи расползутся по всей Вигате.

Не прошло и пяти минут, как они уже ехали на улицу Тре Фонтане. Вышли из машины. Монтальбано открыл дверь виллы. Внутри стоял затхлый, противный запах, не только из-за застоявшегося воздуха, но и от порошков и аэрозолей криминалистов.

Фацио следовал за ним по пятам, не задавая вопросов. Монтальбано открыл витрину, взял футляр со скрипкой, вышел и запер дверь.

- Подожди, хочу кое-что проверить. Завернул за угол дома и вышел на задворки.

Здесь он еще не был. Сад уже начали разбивать. Справа, почти вплотную к дому, росла большая рябина с мелкими ярко-красными ягодами, слегка терпкими на вкус, которыми Монтальбано объедался в детстве.

- Тебе придется залезть на самую высокую ветку.

- Кому? Мне?

- Нет, твоему брату-близнецу.

Фацио неохотно повиновался. Все-таки не мальчик уже, недолго и шею свернуть.

- Подожди меня.

- Слушаюсь. Вообще-то в детстве я обожал Тарзана.

Комиссар снова вошел в дом, поднялся на второй этаж, зажег свет в спальне. Здесь от запаха перехватывало дыхание. Он поднял жалюзи, не открывая окна.

- Ты меня видишь? - крикнул он Фацио.

- Да, отлично вижу.

Вышел из коттеджа, запер дверь, направился к машине. Фацио не показывался. Он так и остался сидеть на дереве, ожидая указаний комиссара.

Монтальбано высадил Фацио перед церковью, велел ему вернуть ключи доктору Ликальци («скажи ему, что, возможно, они нам еще понадобятся»), а сам поехал к дому маэстро Катальдо Барберы, взбежал вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Маэстро сам открыл ему дверь. Он уже переоделся в брюки и свитер, но лицо по-прежнему было замотано белым шарфом с золотой булавкой.

- Проходите, - пригласил Катальдо Барбера.

- Да нет, не стоит, маэстро, я на минутку. Вот тот самый футляр, в котором находилась гварнери?

Маэстро подержал его в руках, внимательно осмотрел и вернул.

- Мне кажется, именно он.

Монтальбано открыл футляр и, не вынимая скрипки, спросил:

- А это инструмент, который вы дали синьоре?

Маэстро отступил на два шага, вытянув вперед руку, как бы желая отогнать от себя страшное видение.

- Что вы, до этого предмета я бы даже пальцем не дотронулся! Вы шутите, это же серийное производство! Куда ей до настоящей скрипки!

Вот подтверждение того, что открыл ему голос скрипки, того, что он вынес на свет божий. Потому что Монтальбано уже раньше бессознательно почувствовал противоречие между оболочкой и содержимым, между футляром и лежащей в нем скрипкой. Это заметил даже он, ничего не смысливший в скрипках. Как, впрочем, и в любом другом инструменте.

- Кроме того, - продолжал Катальдо Барбера, - тот инструмент, который я дал синьоре, пусть и не слишком дорогой, внешне был очень похож на гварнери.

- Спасибо. До свидания.

Он начал спускаться по лестнице.

- А как мне поступить с гварнери? - донесся сверху изумленный голос маэстро.

Он так ничего и не понял.

- Пока оставьте ее у себя. Играйте на ней, и как можно чаще.

Гроб погрузили на катафалк, у ворот церкви установили венки. Эмануэле Ликальци принимал соболезнования от многочисленных знакомых. Он казался необычайно взволнованным. Монтальбано подошел к нему, отвел в сторону.

- Я не ожидал, что будет столько народу, - сказал доктор.