— Сапоги на вот таких шпильках, наверное. Высоченные, с ботфортами. И мордочка как у ведьмы…

— Хм?… — вскинула брови Алиса. — Что?

— Куртка заклепованная-переклепованная — это да, она именно такие любит… А вот это уже… Ботфорты, мини?… Личико… как у ведьмы? — переспросила Алиса.

— Ну… — Леха замялся. Как бы объяснить-то? — Бледное-бледное, как у мертвяка. Кровавые губы. Угольные ресницы, да еще тени такие темные… Ну ведьма вылитая! А что?

— Да так… — Алиса улыбнулась, недоверчиво качая головой. — Да-а… Вот так вот дружишь, дружишь… Годами… А оказывается, совсем не знаешь человека…

— В смысле?

— Понимаешь, Леш, она… музыку блэкушную любит и по жизни жесткая до ужаса. Курточка кожаная с заклепками и с разными стальными черепами и волчьими оскалами… Но и все. В остальном скромная, пристойная. И почти не красится. Мол, она суровая блэкушница, тонкая и умная, а не какая-то там пубертатная малолетка распальцованная, не отличающая «Бурзум» от «Найтвиша»… — Алиса вдруг улыбнулась. — Все-таки я знала! Чувствовала, что это у нее немножко напускное, вся эта суровость и аскетизм. А глубоко в душе-то она еще не наигравшаяся девчонка! Готка выпендрежная!

Алиса рассмеялась, но глаза у нее были чуть грустные — словно она была не здесь, а где-то далеко, под ручку со своей Тхелькой, и еще ближе к ней теперь, когда узнала ее маленькую тайну…

— Все такая скромница, сдержанная… А тут, значит, решила оттянуться… — Алиса поглядела на Леху, опять улыбаясь. — Ох, вот бы мне ее сейчас увидеть! Такую!

— Увидишь, — пообещал Леха.

— Все-таки дождалась меня, значит… В Гнусмасе ее нашел? В магазинчике, да?

— Угу… — кивнул Леха. — Нашел. Только на всякий случай нарисуй еще раз дракончика. А то там…

Леха замялся, подбирая слово, да так и замолчал — по лицу Алисы пробежала тень.

— К ней не подобраться? — нахмурилась она. Надежда отхлынула, как сползает с берега обессилевшая волна.

— Леш?… — В ее глазах опять был страх.

— Да нет! Да все нормально, Лис. Просто…

— Что «просто»? — Голос Алисы звенел от напряжения.

— Да пустяки, просто разлучили нас не вовремя. Только я к ней подошел, и тут они… Да случайно!

Леха дернул плечом, постарался улыбнуться. Эх, еще бы знать, как это выглядит со стороны, когда его бычья образина улыбается!

— Ну просто не повезло! Не бери в голову.

— Пустяки? — Алиса еще хмурилась, но уже не всерьез. Страх, кажется, отпустил ее. Она даже попыталась улыбнуться. — Точно пустяки? Ну-ка смотреть в глаза! В глаза мне смотреть, бесстрашный воин, которому море по колено!

Леха рассмеялся:

— Да точно, Лис, точно… Нашел я твою Тхели, и она меня видела. Все будет хорошо. Просто на всякий случай дракончика нарисуй еще раз… Чтобы уж наверняка сегодня вечером.

— Лешка, ты… — Алиса замолчала, задохнувшись. Не находя слов.

Но ее сияющие глаза были лучше любых слов.

Леха таял под ними, как лед на солнце. Сразу стало хорошо-хорошо, уютно… и зевнул.

Теперь, когда все кончилось, вдруг оказалось, что ужасно хочется спать. После ночи беготни, после часов всматривания, кто там еще из «Тупичка Церберов» в игру пожаловал… Разом навалилась сонливость. Зато из Алисы энергия била ключом. Она почти пританцовывала вокруг Лехи.

— Ну, давай! — звонко хлопнула крыльями перед собой. Медные кончики перьев зазвенели. — Садись! Вот так, ага. Будем опять руны на тебе резать… Выйду — впору тату-салон открывать…

Она болтала и болтала, корябая краешком крыла по броневому наросту. Перо со скрежетом вгрызалось в броню, оставляя глубокие царапины, но толстый нарост смягчал прикосновения. Словно по плечу тихонько гладили. Голосок Алисы журчал как колыбельная, и Леха сладко жмурился, проваливаясь в дрему…

Солнце уже палило и жгло бока и спину, когда Леха добрел в Кремневую долину.

К двум любимым валунам. Удобные они. И от солнца на целый день защищают, и сатиру помощь опять же…

Прямо у северного прохода, до расщелины рукой подать. Собиратели медуз идут в Кремневую долину в основном через эту расщелину. Выходят они обычно из Гнусмаса, а от города до этого прохода ближе. Вот они сюда и идут.

Проходят через пустыню, через эту расщелину… а тут их уже ждут. Сатир их словно чувствует. Со скалы высматривает, что ли? Минут за пять заранее разбудит, все расскажет: сколько, как идут, чем вооружены. Все-все наболтает, пока глаза протираешь, в себя после сна приходишь и соображаешь, как бы этих собирателей лучше встретить…

За день этих собирателей не так уж много, одними ими жажду не утолить. Но хоть что-то. Глоток крови никогда лишним не бывает. Да и сатиру помощь… И главное, бегать никуда не надо, никого искать. Сами приходят.

Пять минут, и все. Потом сатир трупы обирает… Черт его знает, зачем ему все эти автоматы и боеприпасы. Ручки у него маленькие, слабые, да еще и четырехпалые. Такими на курок нормально не нажмешь, куда уж прицелиться! Поведет ствол и выбьет автомат из рук после первого же выстрела… Но зачем-то он все-таки старательно обирал трупы, куда-то утаскивал всю эту амуницию…

Ну, это уже его дело. Нужны ему боеприпасы зачем-то — пусть берет. А ты глотнул крови, и можно опять спать. Сатир сам оттащит трупы куда-то за валуны…

А самое главное, между этими валунами удобно лежать: площадка ровная-ровная. Ни щебенки, ни острых камней, ни выступов. Идеально ровный скол валуна, вросшего в землю. Прямо как на заказ.

Леха прилег, поджав под себя передние ноги. Повозился, устраиваясь поудобнее… Глаза сами собой закрылись. Спать хотелось ужасно, но это хорошо.

Крепкий сон… Крепкий сон — это хорошо… Завтра вечером свежая голова ой как понадобится… Те чертовы патрульные… Звуки вклинились в сон, как бетонобитный снаряд в спальню. Грубые, басовитые. Тревожные…

Сон все-таки удержался. Не давал вынырнуть. Цепко держал, как смола муху, но и покоя уже не было. Теперь уже не сладкий отдых, а мутное мучение, в котором перекатываются крохи сознания… Опять эта сволочь козлоногая чудит, валуны в перекидные календарики переделывает?!

Леха с трудом разлепил глаза. Господи, как же хотелось спать! Но уж лучше один раз открыть глаза, рявкнуть и дальше спать нормально, чем так… Леха мутно огляделся.

Вон валун, где сатир вчера скоблил. Четыре черточки вертикальные, пятой перечеркнуты наискось. Чуть поодаль еще одна вертикальная. Готовая и чистенькая…

Уже выпилил. Да. Но тогда что же это… Опять грохнуло. Басовито, далеко — и знакомо. Так же грохотало в первый день здесь, когда только познакомился с кабанами. Как же это сатир сказал-то тогда… Это кабаны разбираются со своими тимуровцами? Так, что ли, он сказал?

Леха поднялся. Полез из спального закутка, еще не отойдя от тяжелого, вязкого сна. Спотыкаясь, шаркая броневыми наростами о валуны…