ты знаешь имя врага, то можно навести на него порчу, например. А если враг знает, как тебя зовут, то порчу наведут уже на тебя. В какой-то мере сокрытие настоящего имени перешло и в современность в виде атавизма. Например, прозвища используются в криминальной среде – в каком-то смысле там живут средневековыми понятиями. Вообще, тема кличек, псевдонимов, позывных интересная.

Позывной Никто уже брал гомеровский Одиссей, когда попал в плен к циклопу Полифему:

Я называюсь Никто; мне такое название дали Мать и отец, и товарищи так все меня величают…

Почему я вспомнил Гомера и его Одиссея с циклопом Полифемом? Наряды для журналистов в расположении «вагнеров» выдавал человек, у которого не было одного глаза.

– Поедете в Благодатное. Правда, сейчас его обстреливают. Но WaгGonzo же не привыкать? Было приятно узнать, что нас знают у «вагнеров».

Да, нам не привыкать. Проект WarGonzo, смотрите наши репортажи.

Благодатное – мне выпал счастливый билет. Село было освобождено недавно, и из журналистов я буду там первым.

Можно уже догадаться, что база «вагнеров» находится в населённом пункте Нигде. В зоне СВО всё неопределённо. Включая твою судьбу. Долго мы в Нигде не задержались. Я перегрузился со своим броником в машину моих сопровождающих, и мы поехали.

Совсем скоро за окном началась мёртвая территория, территория смерти. Мёртвая, мёртвая зона. В посёлках, которые мы проезжали, нет ни одного целого дома. Чёрные дыры окон, ободранные стены домов, обвалившаяся штукатурка, скособоченные дома. Крыши либо сложены, либо все в прорехах от прилётов. Скомканные, как порванная гармошка, жестяные заборы, изрешечённые ворота, ржавые столбы. Мёртвая земля, мёртвые посёлки. Люди здесь не живут, по пути мы не встретили ни одной гражданской машины. Только танк или БМП заметишь у обглоданных пулями кустов. Или проедет навстречу, урча, «Урал».

Медленно, медленно двигался по этой земле комбайн войны и смерти. Перемалывал, собирая страшный урожай, всё живое и неживое на своём пути. Никого, никого из мирных в посёлках и сёлах не осталось. Нет ни одного дома целого, где можно жить обычным людям. Съехали все от войны, в домах новые постояльцы. Только и увидишь, как из ворот разгромленного двора выйдет боец с какой-либо утварью в руках.

А от посёлка до посёлка тянутся мёртвые пустоши. Печальные, облезлые холмы с одиноко стоящими деревьями. Соломенного цвета бугры присыпаны то тут, то там снегом. В разных религиях зима уже сама по себе является временем смерти. А тут ещё и война наложилась. Весь пейзаж за окном в тусклых и серых тонах упадка и разрушения. Только белый снег лежит кое-где погребальным саваном. Вот проплыло мимо кладбище с мачтами чёрных и ржавых крестов. Наверное, после Мариуполя, Попасной меня уже трудно удивить, но поражают масштабы бедствия. Мы ехали километры, десятки километров по мёртвой, безжизненной земле.

Особое впечатление производят поля из мёртвых подсолнухов. Некому было собирать урожай в этом году. Не до этого было. Стоят засохшие подсолнухи в снежном поле, склонили чёрные головушки-головешки. Мёртвые плоды мёртвой земли.

Никак обладал резкими и острыми чертами, у Никто более округлое лицо. Мои спутники неразговорчивы. Отвечают односложно, дают минимум информации. «Долго нам ещё ехать?» – «Недолго». Поэтому я не стал навязываться на разговор и сосредоточился на музыке в машине. Всё-таки еду в войсковое соединение с музыкальным названием.

Музыка соответствовала моменту и окружению. Сначала на скандинавскую мелодию пела девушка:

О-о-о-о-о, ты слышишь эхо вечности? О-о-о-о-о, вальгалла нас зовёт! О-о-о-о-о, валькирии беспечные, О-о-о-о-о, вальгалла нас зовёт!

Не знаю, как там в языческой Вальгалле, но, на мой христианский взгляд, судя по виду за окном, мы находились где-то на пути в чистилище, где-то между жизнью и смертью, в безвременье. Может, это и есть Вальгалла? Я выписал себе название песни.

Потом запел знакомый с детства Mистер Кредо с песней «Коза Ностра». Тоже в точку. «Вагнер», как и мафия, это закрытая структура с жёстким кодексом чести и железной дисциплиной. А в последнее время сюда и зэков рекрутируют. Всё идёт на пользу нашему делу. «Наше дело» – так переводится Coza Nostra.

Не был удивлён, когда из динамиков раздался Муцураев – чеченский бард. В 90-е он пел на русском, но воевал на стороне чеченских боевиков. Несмотря на это обстоятельство, многие российские солдаты любили его слушать и тогда, и сейчас. И я тоже вместе с ними.

Приехали в населённый пункт Нигдеевка. Зашли в расположение «музыкантов». Располагаются «вагнера» по подвалам – тут никакого секрета не выдам, в прифронтовой зоне обстрелы не редкость, и приходится зарываться поглубже в землю. Подвальные помещения обжитые, тёплые. Входы в комнату занавешены шерстяными одеялами. Проведён интернет. Поставлены экраны для наблюдения боя в реальном режиме. Ведутся переговоры по рации. В детстве мы, мальчики из далёкой северной провинции, убегали из дома и проводили время в подвалах хрущёвок. Мы проводили свет, приносили туда свечи, старые кресла, кирпичи, доски, чтобы сложить стол и играть в карты, например. Даже устанавливали растяжки из консервных банок, чтобы «враги» с чужого двора не смогли бесшумно пробраться в наш штаб. И вот такой оборудованный подвал, как у «вагнеров», был нашей мечтой, мечтой детства. Мечты сбываются. Теперь я нахожусь в таком подвале.

В коридоре на кресле растёкся кот. Он уже давно не кiт и спокойно спит в тепле. Вдоль коридора оборудовано несколько лежаков. Один из спящих парней закутан в тёмное одеяло, видна одна голова, и на его спокойное, юное и безмятежное лицо падает луч света.

Мы отметились в штабе, на улице облачились в броню и поехали уже на другой машине, без музыки. Но у меня до сих пор играло шарманкой в голове:

О-о-о-о-о, ты слышишь эхо вечности? О-о-о-о-о…

Вернувшись, надо будет найти эту песню.

Соледар. В какой освобождённый город в зоне СВО ни заедешь, попадаешь