Но обернувшись, она обнаружила, что моряк тоже исчез.

– Ардент, Колл? – позвала она. Ничего. Она закричала громче: – Ардент! Колл!

Опять ничего. Она была одна. Наедине с нарастающим перешёптыванием леса.

Паника охватила её, грозя затмить разум. Она заставила себя закрыть глаза и задышать глубоко и ровно.

Она уже почти могла чувствовать этот шум, будто отдающийся по всем джунглям пульс. Он щекотал уши Маррилл, отражался от её кожи.

– Кто это сказал? – вскрикнула она и развернулась. Папоротники шелестели на ветру, будто перешептывались. – Здесь есть кто-нибудь?

Что-то пощекотало пальцы её ног. Опустив взгляд, она увидела подкравшийся к её ногам тонкий усик лианы. Ахнув, она вырвала ногу, и лоза отпрянула прочь.

– Что это такое?! – взвизгнула Маррилл.

Но рядом не было никого, кто бы мог ответить. Её затопила волна ужаса. Окружавший её шёпот стал громче и назойливее.

Она сглотнула. Кто бы это ни был, они говорили о её маме!

– Фин, брось свои шуточки! – попыталась она, хотя знала, что он тут был ни при чём.

Происходило нечто странное, с чем она никогда не сталкивалась и потому не представляла, как ей быть.

Маррилл не могла больше это слушать. Не зная, что ещё сделать, она бросилась бежать.

Ветки хлестали по ней, пока она прорывалась сквозь кусты и папоротники. Но шёпоты не умолкали, они опутывали её, рассказывали о её семье, о маме, о том, как родители её ищут.

Вскоре силы её оставили, и Маррилл сбавила шаг. Лёгкие горели, в боку закололо. Остановившись, она жадно задышала. Но даже ревущая в ушах кровь не могла заглушить голоса.

Они доносились со всех сторон, всё новые шёпоты вклинивались в хор: уличный торговец из Марракеша рассказывал, как Маррилл бежала по рынку за обезьяной; маленькая девочка во Франции объясняла своему двулапому хорьку правила игры; мальчик из Аризоны описывал найденные им кости дракона.

Но больше всего Маррилл жаждала услышать о маме. Ей важно было убедиться, что та в порядке. Маррилл прижалась спиной к дереву и соскользнула по его стволу, сев на мягкую землю, покрытую лианами, которые тут же зашевелились, окутывая её. Она впилась кончиками пальцев во влажную почву, закрыла глаза и прислушалась.

Это был мамин голос. Она и папа вспоминали, как они ездили всей семьёй в Антарктиду. Тело Маррилл обмякло, мамин тембр убаюкивал, как это всегда бывало, когда мама укладывала её спать.

Ритмичный гул леса стал тише и мягче. Вскоре к мамину голосу присоединились другие, уже со своими историями. Историями о Элли-Сэлли и всех её почивших мужьях. Историями о кораблях, бороздящих глубинные воды Пиратской Реки, военных триремах, торговых шхунах, путешественниках и кочующих экзотических племенах.

Маррилл и не заметила, как лозы начали оплетать её ноги. Не видела, как к ней подползали странной формы листья, как цветы оттенка человеческой кожи клонились всё ближе. Казалось, это они нашёптывали ей на ухо чужие секреты.

Листья сомкнулись, окончательно закрыв ей обзор, лианы натянулись, поднимая её в воздух, и какая-то часть её знала, что происходит что-то плохое. Но она так же ясно понимала, что одной ей не справиться.

Собрав в кулак остатки воли, Маррилл прошептала:

– Фин. Фин, если ты там, помоги!

И затем ритмичный пульс джунглей окончательно её поглотил. Маррилл погрузилась в мир слухов, шёпотов и скрытого знания. И она была счастлива этому.

– Что за слухи? – повторил Фин.

Но полированные глаза дерева закрылись. Фин оглянулся. Снаружи в листве мельтешили солнечные зайчики. Как бы Фин ни прислушивался, он не мог различить ничего, кроме жужжания насекомых, пения птиц и тишины.

– О! О! – внезапно забормотало дерево. – Как интересно!

Фин развернулся и успел заметить, как на одной из зелёных лоз, оплетающих ствол, проклюнулась толстая почка. Она раскрылась, явив чёрный жёлудь размером с ноготь большого пальца.

Посомневавшись секунду, Фин сорвал жёлудь. Он был холодным и деревянным на ощупь. Под тёмной скорлупой можно было различить клубящиеся разноцветные пятна, и он легонько стиснул пальцы, проверяя жёлудь на прочность. Тот треснул, испустив шёпот:

Фин уронил жёлудь и отпрыгнул. Из треснутой скорлупы вытекла густая тёмная жидкость и исчезла между двумя камнями. Фин успел разглядеть проявившееся в крошечной лужице лицо, и он был готов поклясться, что оно принадлежало мужчине с торчащими зубами, надевающему на голову шляпу.

– Что это было?

Из того места, где пролилась жидкость, выросла новая лоза и в считаные секунды вплелась в спутанный ковёр лиан вокруг. Фин невольно ахнул.

– Хм, что? – спросило дерево, заморгав. – Чего что? Кто где? – Его взгляд остановился на только что проросшей лозе. – А, это. Неплохой слушок. Весьма любопытный секрет.

Его тяжёлые веки опять начали опускаться.

– Стой! – Фин не знал, как сформулировать. – Это было семя, не секрет.

– Именно им оно и было, – проскрипело дерево, что, по-видимому, означало раздражение. – Здесь секреты превращаются в семена, хорошие секреты прорастают, и паутина из лоз расцветает слухами. Именно так с секретами обычно и бывает, – добавило оно больше для себя, чем для Фина. – Попав в плодородную почву, они разрастаются. И плодят новые слухи.

Фин скрестил на груди руки.

– А откуда они берутся? Слухи и всё прочее?

Дерево зевнуло.

– Совет Слухов собирает их в Болтливой Роще, разумеется, и разносит по всему лесу. Что-то подслушивают уши леса, но здесь уже давно ничего особенного не происходит. К счастью, Совет видит всё и везде и приносит слухи домой, чтобы они могли вырасти.

Фин недоверчиво склонил набок голову.