позже, наблюдали Онахон и Охахон, которые вместе с Пашей отдыхали на чердаке, где был вовсе не чердак, а очень уютный лофт, организованный сотрудниками НИИСУКРС. Его я банальнейшим образом пропустил, а вот они посадку огромного дирижабля на крышу — не пропустили.

— То есть, вас тут даже не насильно держали, да? — хмыкнул я, убедившись, что все трое голубков ни грамма не пострадали от каких-либо притеснений.

— А куда нам отсюда было деться? — сначала надулся Паша, а затем, не выдержав мой ироничный взгляд, задрал штанину. На ноге у него, возле щиколотки, был закреплен какой-то прибор, напоминающий украшение каждого православного американского негра из моего прошлого мира. Боязливо поболтав ногой, Паша объяснил, — Говорили, что взорвется, если мы…

Ну с феечками всё понятно, они в Пашу по самые гланды влюблены и вряд ли потерпят, что его взорвут. Хотя б могли и ногу аккуратно отрезать своей силой! С другой стороны — а куда им отсюда было деваться? Только это я знаю, а вот откуда бы узнал Лебедев…? Запомним.

— Ладно, расслабляйте булки, сейчас наши умницы придут, снимут это украшение, — решил я не плодить лишних сущностей, — Поручаю вам обживаться и назначаю заботиться о товарище Шахбазяне.

— Обживаться? — аж хрюкнула одна из миниатюрных девушек, висящих в воздухе, — Вить, ты что, ку-ку? Да если узнают, где ты сидишь, то туда ракету пустят! Сам тут обживайся, а мы пошли!

— Тиха-тиха… — голос Кладышевой раздался внезапно для обеих узбечек, — Никто никуда не идёт! Салиновский, помнишь мы с Витей тебя героем Стакомска сделали⁈

— Я сам себя сделал! — тут же вызверился тощий блондин, — Пахал как сволочь! Терял массу! Рисковал жопой!

— Но с нашей подачи и под нашим контролем, — язвительно ухмыльнулась моя девушка, — Не суть, соломенная башка. Мы это можем повторить… только в масштабах целого мира. Хочешь стать героем, Паш? Для всей планеты?

Глава 16

На кончиках пальцев

За что я люблю утро — за один свободный от тревог и забот момент пробуждения. Открывая глаза, ты представляешься чистым листом, tabularasa, пускай и всего на секунду-две. Потом коварный разум начинает нагружать себя тленом, скорбью и напрягами, которые из себя представляет твоя жизнь. Даже если твои последние четырнадцать часов этой жизни перед сном были одним нескончаемым марафоном половой любви, в том числе и с извращениями. Кстати, следующим делом вспоминаешь именно это, от чего на твоей роже расплывается отвратительно довольная улыбка человека, даже нет, самодовольной обезьяны, отхватившей от жизни в три раза больше, чем любой другой счастливчик.

А потом я открываю глаза, наблюдая дремлющих у меня по бокам девчонок и распластавшуюся сверху одеялом Юльку. Милое зрелище…

…но вот тут меня нахлобучивает почти до паралича. Почему? Так всё, сонная одурь убегает укушенным кошкой в зад шпицем, а на её место приходит осознание того, что случилось вчера вечером. Начало случаться. Было запущено.

В японской культуре есть такое выражение «перевернуть татами». Оно означает некий ход, целиком и полностью меняющий ситуацию на противоположную. Его и осуществили… нет, не буду врать себе, осуществила Юлия Игоревна Окалина. Продумала, подготовила, дождалась нужного момента и приступила к реализации. Точнее, пнула маленький камешек, прямо сейчас превращающийся в лавину, сметающую всё сопротивление на своём пути…

— Вот, кстати, не понимаю… — раздалось задумчивое с моего левого плеча, — Мы умные и образованные люди, так почему так любим убивать столько времени на процесс размножения, который на нас вообще не работает? И ведь не надоедает же…

— Это стабилизационно-компенсаторный механизм, — еще находясь в шоке от накатывающих воспоминаний и озарений, пробормотал я, — Наш, родной, но модифицированный под новые нужды. Чем сильнее проводимость источника, тем интенсивнее работает видоизмененный инстинкт, раз за разом циклично прогоняя нас через базисы биологических установок вида. Проще говоря… занимаясь сексом, мы погружаемся в транс, восстанавливающий нашу человечность…

— То есть, эти дурацкие инопланетяне ввели универсальный шаблон, не позволяющий нам индивидуально эволюционировать? — сонно пробормотала Кладышева с правого плеча, — Или не эволюционировать? Какая глупая и топорная система…

— Универсальная, — в разговор вступила Юлька, — И вполне рабочая, надо сказать. Хотя… Витя, а откуда ты это вообще знаешь⁈

— А? Что? Где? — встрепенулся я, — Да так, навеяло…

— А ну бегом к Нине Валерьевне! — три голых девчонки, подскочив, начали меня теребить, — Навеяло ему!

— Дайте хоть кофе попить!

— Бегом!!

Первый компонент. Неосапианты. Она отождествила их с Стакомском, единственным местом, хоть и фактически тюрьмой, где они могли быть самими собой. Это отождествление было необходимо, чтобы продемонстрировать… не миру, но другим неосапиантам, что жизнь — возможна. Да, не без огрехов, не без карающей руки закона, действующей далеко за границами официально утвержденных догм, но тем не менее — Юлька смогла показать и доказать нужным неогенам, что Стакомск был, и может еще стать снова, — домом. Надо только немного советского…

— Нина Валерьевна!

— Вот, держите его! Допрашивайте!

— У него знания какие-то прорезались!

— Такое сказал!

— Да не тащите вы меня, я сам иду!

— Вить, током ударю! Это важно!

Второй компонент. Наша история. Неправильная, жестокая, полная раскрытых гостайн, предательств и идеологических преступлений. Её нужно было приготовить, а затем подать. Без полутонов, без прикрас, но объяснив, показав и доказав свою точку зрения. Мы не ставили свою жизнь и интересы во главу угла, мы поставили интересы всех. Без спроса. Но в первую очередь тех, кого угнетали, кого зомбировали, кого доили, буквально выворачивая наизнанку, но прикрываясь общественным благом. Все люди равны? Как бы не так. Там, где Викусик могла бы максимум расплакаться, Афонов, Жаров, Лебедева и еще три с половиной десятка лучших оперативников КПХ могут изменить мир.

— Ну куда столько спирта, хватит меня пшикать! Холодно!

— Лучше молчи, гад этакий! Не делай мне голову и нервы! Встань! Не дыши!

Третий компонент. Ключевой. Тот, без которого бы ничего не вышло. Окалина Нелла Аркадьевна. Майор, палач, бунтовщица. Фигура. Та, которую выслушают, примут во внимание, испугаются или будут уважать. В силу возраста, должности, положения и связей. Ведь кто мы в глазах общества и его стереотипов? Молодежь. Неумные козявки, чье место в лучшем случае представляет из себя почтительную позу для выслушивания старших. Это правильно. Поэтому именно она, чей звонок готовы были принять в любых кабинетах. Власть. Неоген. Стакомск. Связующее звено.

— Еще раз — давай выкладывай всё, что ты там подумал с утра. Все до единой буковки.

— Я уже пять раз сказал…

— Надо будет — и десять скажешь! Сосредоточься, Вить!

Четвертое. Время. То есть она, Юлия Игоревна. Где-то она искала дорогу в хаосе событий, где-то прокладывала её, где-то прорубала с моей помощью. Всё для того, чтобы первичные компоненты достигли стадии готовности. Напряжение в мире, понимание людей, что эпоха неосапиантов близится к завершению. Понимание для неогенов? Тоже. Последнее еще важнее, ведь даже трудяга Афонов, беспримерный герой-«копуха», даже он мечтал о светлом будущем. Но когда уже вымотанному шахтеру внезапно начинает угрожать другие непаханные целины, то сначала он спросит: «Сколько можно?». А затем, при неполучении ответа — выдаст свой.

С этого всё и началось. Или, скорее кончилось? Юля передала неогенам-«копухам» видеозаписи освобождаемых неогенов, выловленных Лебедевым, а также показания его подчиненных. Это стало последней каплей даже для этих «святых».

Татами перевернулось.

Люди, сами себя обрекшие на жизнь без отдыха, жизнь вдали от семей, посвятившие себя общему благу, поняли всю пустоту слов, которыми их восхваляли десятилетиями, погоняя как трудолюбивый скот. Да, сверхценный, да, уникальный, но именно скот, для которого нет иной судьбы, кроме как работать и работать. Они поняли, что стоит им только поднять голову, высказать какое-либо мнение, как их тут же попытаются взнуздать, как и обычных гражданских из Стакомска, чьи права моментально улетучились в неизвестном направлении, как только кто-то сверху решил соотнести их к «особо ценным активам».

— Вить, я тебя ненавижу…

— Нина Валерьевна, который раз говорю, нам просто надо кофе. Много кофе.

— Ладно, уговорил…

— А бутербродиков у вас нет?

— Ты сюда жрать пришёл, что ли⁈

«Копухи»