— В смысле? Убить их? — Брови Вика пополз-ли вверх.

— Да нет! Это было бы слишком просто. У меня есть план. Но прежде нам надо отправить наших артистов на курсы, встретиться с режиссером, заинтересовать его идеей и только после того, как он в принципе согласится работать, заняться добыванием денег.

— Тебе нужны деньги, так?

— Вик, ты знаешь, у меня есть деньги, но я не хотела бы светиться, обращаясь в банк. Одолжишь?

— Не вопрос! Любую сумму. У нас благодаря тебе появились такие клиенты, что даже если я не сумею собрать достаточную сумму из своих денег, то всегда смогу взять кредит.

— А как наш салон? Как думаешь, люди Захарова «пасут» его? Они о чем-то догадались?

— Уверен, что нет. Даже если они раздобыли документы, из которых ясно, что мы — партнеры, что они смогут сделать?

— Ничего, кроме того, что будут ждать моего появления в салоне или у тебя. Ну и прослушивать твой телефон. Вот почему я назначила встречу через Феликса здесь, в Кузьминках.

— Им важно узнать, жива ты или нет, так?

— Да. И пока они не напали на мой след, пока не поняли, что я жива, я смогу ими манипулировать. Я не оставлю все так… Не позволю, чтобы кто-то решил, что смеет распоряжаться моей судьбой. Я еще слишком молода, у меня дети…

— Можешь на меня рассчитывать, — Вик продолжал смотреть, как на призрак, все еще не веря, что она здесь, с ним, что жива. — А идею с фильмом, честно скажу, еще не понял… Не могу представить себе, чтобы вместо главных героев были… словом, некрасивые люди. Быть может, тебе стоит пересмотреть сюжет? Я имею в виду, снять фильм по какому-нибудь другому произведению?

— Entrez, monsieur Bull, je vous attendais. J’espère que tu as de bonnes nouvelles pour moi?[3]

Шорохофф закрыл за сыщиком ворота, и они вдвоем зашагали по дорожке к увитой диким виноградом террасе. Солнце припекало, надо было надеть шляпу, как говорил ему доктор, но так хотелось уже настоящего лета, без дождей и гроз, которые просто обрушились на предместье Парижа, что Александр даже притормозил, чтобы дать лучам позолотить лицо, веки.

Он выздоравливал, но силы возвращались медленно. Хотя иногда он чувствовал себя совершенно здоровым.

С тех пор как он видел Зою последний раз, прошло целых четыре года. Так много произошло за это время, что ему казалось, будто бы эта встреча была совсем в другой жизни или вообще в другом измерении. Девушка, которая стала частью его жизни, пусть даже не совсем уже и реальной, продолжала волновать его, будоражить в моменты творческой слабости, придавая силы. Что он знал о ней? Просто девушка, находясь рядом с которой чувствуешь себя счастливым. Люди называют это чувство любовью, Шорохофф же считал, что это больше, чем любовь. Вот если бы они встречались, ели, спали бы вместе, путешествовали, просто находились постоянно рядом, тогда это можно было бы назвать любовью, а так, на расстоянии, чувствуя и не в силах словами объяснить эту тягу к ней, он не знал, что с ним происходит.

Самым простым было бы вернуться за ней после болезни. Простым для него, для эгоистичного Шорохоффа, но трудным для нее. Зачем он ей, старый и больной? А что он сам о ней знает? Красивая девушка, танцовщица. Булль узнавал о ней, она танцовщица, училась в балетной школе, потом работала в стрип-клубе «Золотая нимфа», где о ней не любили вспоминать, слишком конфликтная, не умела найти общий язык с клиентами. Припомнили скандал, связанный с попыткой ее изнасилования. Зоя разбила голову мужчины бутылкой. После «Золотой нимфы» она работала в ресторане, тоже танцевала. И в какой-то момент исчезла из поля зрения. Булль, который подключил к ее поискам своего человека в Москве, сказал, что ее нигде нет. Спустя несколько месяцев вышли на родственников Зои. Это совпало по времени с визитом Шорохоффа в Москву. Он сам пришел по адресу, позвонил, дверь открыла женщина, которая на вопрос, где Зоя, ответила, что и сама хотела бы узнать.

Она появилась неожиданно, он заметил ее, стоящую в толпе его почитателей в книжном магазине. Как красивая статуэтка, как произведение божественного искусства, она стояла одновременно и в толпе, и как бы отдельно от нее. Александр называл подобное перемещением в параллельное пространство. Она, влюбленная в него девочка, конечно же, пришла не ради его книг, а ради него самого. Пожалуй, она и сама бы не могла объяснить, почему ее так тянет к нему. Должно быть, кто-то там, наверху, распоряжается их судьбами и связывает их невидимыми, но крепкими нитями, веревками, приковывает друг к другу кандалами сильнейшего чувства, от которого так сильно бьется сердце, что, кажется, приближает к смерти от переизбытка эмоций.

Он жалел ее, зараженную вирусом этого чувства. Она была похожа на героиню его романа, Лорелею, которая покрылась золотой чешуей, едва взглянув на дракона. Она, единственная, стала возлюбленной этого дракона, и эта ее золотая чешуя выдавала ее, над ней смеялся весь город, ей в спину бросали камни. Со временем между ее пальцами наросли перепонки, вдоль нежного позвоночника, пробив кожу, протянулся ряд пока еще мягких зубцов, начинавшийся от шеи и переходящий в хвост, который она тщательно скрывала под юбками. С каждым днем она все больше и больше начинала походить на самку золотого дракона. В какой-то момент она, забравшись во сне на крышу своего дома, оттолкнулась ногой (уже с когтями и сильными мышцами) и взлетела… Оказалось, что это не сон и что она действительно совершила свой первый полет над ночным городом. В конце романа она находит своего дракона, израненного, умирающего. Она приносит ему сосуд с драконьей кровью, который запрятан на самой вершине «Серебряного ледника», и спасает ему жизнь…

Взрослая сказка, которая на удивление пришлась по душе многим его читателям. А ведь он просто записал свои фантазии. Он, мужчина, который до встречи с Зоей видел в женщинах лишь зло. Его брак стал тому ярчайшим доказательством.

И вдруг эта встреча в галерее, где он оказался совершенно случайно. Бывая в Москве, он, как правило, следовал заранее составленному его литературным агентом плану, но не всегда его визиты носили официальный характер. Иногда, особенно вечерами, он бывал совершенно свободен и тогда просто гулял, заглядывал в бары, пил или заказывал такси и просто катался по ночной Москве. В тот вечер он оказался на незнакомой улице, увидел светящиеся окна, за которыми происходило какое-то действо, вспомнил Гессе и его «Степного волка» и подумал, что, возможно, оказался вот в таком же волшебном месте с дверями, за которыми он может стать счастливым.

«Это наш театр, — объявил Пабло, — веселый театр, надеюсь, вам удастся здесь посмеяться»[4].

Так он попал в арт-галерею «Анаис» на выставку фоторабот Артема Собакина.

На удивление, многие его узнали, подходили, заговаривали, подошел к нему и сам автор, фотохудожник Артем Собакин, принес потрепанный том «Стеклянной гильотины» и попросил автограф. «Вы не представляете себе, как я благодарен вам, что вы оказали честь и пришли на мою выставку!» — сказал Собакин, прижимая к груди книгу. К счастью, он действительно оказался хорошим фотохудожником, и Шорохоффу не пришлось лгать из вежливости, комментируя его работы.