бы животные могли говорить, собаки надоедали бы всем своей болтливостью. Зато кошки отличались бы редкой в наше время немногословностью».

Так мог говорить только человек, очень хорошо знающий и понимающий тех, о ком он ведет речь.

Мурр — главный кот жизни Владислава Ходасевича

Поэт, мемуарист и переводчик Владислав Фелицианович Ходасевич (1886–1939) родился в Москве, а умер в Париже, куда он с женой перебрался из Берлина в 1925 году (из России они эмигрировали в 1922 году).

По его собственным воспоминаниям, его первыми словами были не «мама», не «дай», а «кыс, кыс». Так началась любовь к котам и кошкам, о которой поэт писал так: «Она проходит через всю мою жизнь, и меня радует, что с их стороны пользуюсь я взаимностью».

Главным котом в жизни Владислава Ходасевича был черный Мурр, названный, как считают многие литературоведы, в честь кота из знаменитого романа Эрнста Теодора Гофмана. Однако сам Владислав Фелицианович четко указывал на другие «исторические корни» своего кота Мурра, в частности, на Ю-ю Александра Ивановича Куприна, с которым они были знакомы еще в Москве.

В одном из рассказов Куприн писал об этой кошке так:

Звали ее Ю-ю. Не в честь какого-нибудь китайского мандарина Ю-ю и не в память папирос Ю-ю, а просто так. Увидев ее впервые маленьким котенком, молодой человек трех лет вытаращил глаза от удивления, вытянул губы трубочкой и произнес: «Ю-ю». Точно свистнул. И пошло — Ю-ю.

Сначала это был только пушистый комок с двумя веселыми глазами и бело-розовым носиком. Дремал этот комок на подоконнике, на солнце; лакал, жмурясь и мурлыча, молоко из блюдечка; ловил лапой мух на окне; катался по полу, играя бумажкой, клубком ниток, собственным хвостом… И мы сами не помним, когда это вдруг вместо черно-рыже-белого пушистого комка мы увидели большую, стройную, гордую кошку, первую красавицу и предмет зависти любителей.

Вообще-то Ходасевич питал стойкую нелюбовь к любым формам публичности и избегал репортеров светской хроники, тщательно оберегая свою частную жизнь от постороннего внимания. Едва ли не единственным исключением стал очерк «В гостях у Ходасевича», опубликованный в начале 1931 года журналисткой Натальей Городецкой. В нем рассказывается:

«В. Ф. склоняется и ловит черного котенка с зеленым галстуком („с бантиком“ сказать нельзя: вас поправят — он мальчик и бантиков не носит). Смотрит на него с большим одобрением.

— Мой не хуже, чем у Куприна… Вы того хвалили… Правда, мой еще начинающий, но перед ним будущность.

Я вижу, ему хочется, чтобы я согласилась, что кот неслыханно хорош».

Удивительно, но Ходасевич писал своему Мурру письма как старому доброму приятелю. Вот одно из них:

«Знаешь, здесь есть барышня — твоя сестренка, очень похожа на тебя лицом и глазами, даже смешно. Оказывается, у вашего брата сходство бывает такое же, как у нашего».

Ходасевич на примере своего любимого Мурра утверждал: «Коты часто настроены мечтательно и философически, они — живое воплощение поэзии и дивной гармонии, а потому — великолепные спутники поэтов».

Когда Мурр скончался в 1934 году, Ходасевич страшно горевал. Поэт Мандельштам (не Осип Эмильевич, а другой, Юрий Владимирович, литературный критик «первой волны» эмиграции) полез было с утешениями:

— Что вы, Владислав Фелицианович, ну околел кот.

— Сами вы околеете! — разозлился Ходасевич.

А еще Ю. В. Мандельштам вспоминал:

«Ходасевич любил котов. У него был черный Мурр.

— Почему коты такие хорошие, а люди такие дурные? — спросил меня раз Ходасевич.

Но когда котов хвалили за ум, он смеялся:

— Все-таки самый глупый наш знакомый умнее. Здесь дело в другом».

Когда Мурра не стало, Ходасевич посвятил ему такие стихи:

«Памяти кота Мурра»

В забавах был так мудр и в мудрости забавен —

Друг утешительный и вдохновитель мой!

Теперь он в тех садах, за огненной рекой,

Где с воробьем Катулл и с ласточкой Державин.

О, хороши сады за огненной рекой,

Где черни подлой нет, где в благодатной лени

Вкушают вечности заслуженный покой

Поэтов и зверей возлюбленные тени!

Когда ж и я туда? Ускорить не хочу

Мой срок, положенный земному лихолетью,

Но к тем, кто выловлен таинственною сетью,

Все чаще я мечтой приверженной лечу.

И верится тогда: под элизейской сетью

Дерев невянущих — мы встретимся опять,

Два друга любящих, две тени, чтобы третью,

Равно нам милую, любовно поджидать.

В очерке «Младенчество» Ходасевич написал так:

«Существует ходячее мнение, будто бы кошки не приживаются к человеку, и будто бы они глупы. Их сравнивают с собаками. Я не люблю этих ребяческих рассуждений. Не стоит искать в животных маленького, расхожего ума. За таким умом лучше ходить просто в гости, потому что и самый глупый из наших знакомых все-таки умнее самой умной собаки. Кошки не любят снисходить до проявления мелкой сообразительности. Они не тем заняты. Они не умны, они мудры, что совсем не одно и то же. Сощуривая глаза, мой Наль погружается в таинственную дрему, а когда из нее возвращается — в его зрачках виден отсвет какого-то иного бытия, в котором он только что пребывал <…> Кошки настроены мечтательно и философически. Они непрактичны и не всегда считаются с обстоятельствами. Поэтому безоглядна их храбрость. Двухмесячный котенок, когда я его пугаю, не обращается в бегство, а спешит перейти в наступление. Они горды, независимы и любят рассчитывать только на себя. Поэтому дружба их лишена бурных проявлений и в ней нет ни намека на подхалимство. Обидевшись на вас, кот способен дуться по целым дням и целыми неделями, делая вид, что он вас не замечает. Кот решительно не желает сторожить ваш дом, потому что он вам не слуга. Но он любит быть вашим собеседником — молчаливым, мурлыкающим или мяукающим — всегда по-разному. Он любит спорт и хочет, чтоб вы разделяли его увлечение. Покойный Мурр являлся ко мне в любой час дня или ночи и до тех пор кричал (несколько в нос): „Сыграем! Сыграем!“ — покуда я не соглашался сыграть с ним в прятки. Он носился по комнатам, прячась за мебель и за портьеры и заставляя меня его отыскивать, и готов был длить забаву до бесконечности, хотя у меня уже ноги подкашивались от утомления. Зато и нет ничего более трогательного, чем кошачья дружба. Она проявляется в особенности тогда, когда плохи ваши обстоятельства или тяжело у вас на