Прислужница прошлась метелкой по гробу, а затем повернула ключ, отпирая его. С помощью священника она откинула крышку, и они увидели мягкую белую обивку. Не самое уютное место, куда можно улечься, особенно в летнюю жару.

— Разумеется, в шествии участвуют гробы без крышки, — сказал священник.

Сестеро провела рукой по обивке. Под этой мягкой тканью было спрятано орудие преступления. Убийца с тюльпаном крайне изобретательно оборвал жизнь своей первой жертвы.

— Насколько я понимаю, в этом году Исабель Отеро впервые участвовала в шествии? — сказала она, не отнимая рук от гроба.

— Кто это сказал? — вмешалась прислужница.

Сестеро повернулась к Помбо с вопросительным видом.

— Так записано у меня в деле. Я лично всех допрашивал. А разве не впервые?

Прислужница пожала плечами.

— Может, да, а может, нет. В гроб она легла впервые, но это не значит, что она не приезжала сюда раньше на шествие.

— Так приезжала или нет? — нетерпеливо спросил лейтенант.

Прислужница снова пожала плечами.

— Как знать.

Сестеро начал душить смех. Помбо получил по заслугам. Похоже, что галисийцы тоже раздражаются, когда им не дают конкретных ответов.

— Как бы то ни было, в гроб она раньше не ложилась, — заметил лейтенант.

— Именно так я и сказала, — откликнулась прислужница.

— Когда стало известно, что Исабель Отеро будет среди участников шествия?

Получив кивок от священника, прислужница открыла тетрадь с датами.

— В мае она уже сообщила об этом, — сказала она, перелистнув несколько страниц.

Сестеро вздохнула.

— Какое это имеет значение? — спросил у нее Помбо.

— Любые детали важны. Нужно понять, кто знал о том, что Исабель Отеро ляжет в гроб, — ответила Сестеро.

Священник пристально посмотрел на Помбо:

— Вы же говорили, что это просто воля случая?

— Нельзя исключать никаких версий, — ответил лейтенант. — Раньше мы думали, что это дело рук какого-то антиклерикального движения с целью вызвать панику среди местных верующих. Однако открылись некоторые факты, которые обязывают нас пересмотреть дело.

Сестеро порадовало, что Помбо признал возможность других гипотез.

— Если Исабель Отеро легла в гроб, чтобы таким образом принести благодарность за исцеление своей сестры, значит, вся ее семья еще с мая знала, что она собирается участвовать в шествии, — заметила она.

— И не только они. Я уверен, все вокруг знали об этом, — добавил Помбо.

Священник кивнул.

— Желающие принять участие в шествии приходят в сопровождении семьи и друзей. Это особенный день в их жизни. Они проживают собственные похороны. Кто из нас хоть раз не задумывался о том, как будет выглядеть его прощальная церемония?

Сестеро ответ не понравился: слишком широкий круг подозреваемых.

— Замечали ли вы что-то необычное в день шествия или незадолго до?

— Все это есть в деле, — вмешался Помбо. — Ведь ничего такого не было? — спросил он, повернувшись к священнику.

Тот просто покачал головой.

— А тюльпан вам о чем-нибудь говорит? — продолжала Сестеро.

Священник и прислужница снова покачали головой.

— Думаю, на этом все. Можем идти, — заявила Сестеро. Больше в этой отдаленной галисийской деревушке делать нечего. — Спасибо за помощь. Если вы что-нибудь вспомните…

— Если вы что-нибудь вспомните, у вас есть мой номер телефона. Позвоните мне, — перебил ее Помбо, похлопывая по гробу.

Четверг, 25 октября 2018

Капли дождя мягко упали на плечи Хулии, едва она поставила ногу на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей из моря. Ветер жалил, а ступени были скользкими как лед. К счастью, перед уходом она поставила обогреватель на полную мощность и скоро сможет насладиться горячей чашкой кофе в гостиной. Кофе ей нужен не только чтобы согреться. Если Сестеро права, то эту ночь они забудут не скоро.

День тоже был из тех, что не забывается. После того, как Олайсола покинул полицейский участок, компьютерные эксперты бросились изучать содержимое его компьютера в поисках доказательств его злоупотреблений полномочиями. Принтер распечатал десятки электронных писем — сообщения, отправленные и полученные комиссаром в последние месяцы.

Когда Хулия просматривала их вместе с Айтором, она чувствовала себя непрошеным гостем в чужой жизни. Однако вскоре реальность доказала, что они действовали правильно. Олайсола и его жена вели личную переписку, где упоминалась Наталия Эчано. Территория бывшего детского лагеря, принадлежащая теперь банку, занимала слишком много места в их переписке. Все указывало на то, что этот участок прекрасно подошел бы для возведения нового здания музея Гуггенхайма, и строительная компания, где работала жена комиссара, хотела приобрести эту землю. На пути у них стояла убитая журналистка, которая со своей радиотрибуны требовала перевести здание лагеря в статус общественной собственности.

Раз за разом жена спрашивала его об этом деле, и Луис Олайсола раз за разом отвечал, что он говорил с Наталией и обещал сделать ее грязное белье достоянием общественности, если она не прислушается к голосу разума. Он даже писал жене, что установил наблюдение за Наталией, чтобы она почувствовала давление и сдалась.

С тех пор как Хулия начала работать под началом Олайсолы, она ценила и уважала его, но эти темные дела разочаровали ее. Внезапно она поняла, что ничего о нем не знает. Теперь она не была уверена даже в том, что это Наталия бросила комиссара. Похоже, это деньги и махинации с землей привели Олайсолу к мысли о расставании.

Купальный халат, ожидавший под навесом, подарил утешительные объятия холодной и влажной коже Хулии. Потемневшее небо казалось почти черным. Бакены, предупреждающие о мелководье, еще не начали мигать зеленым и красным. И хотя Хулия привыкла плавать ночью, на этот раз вечернее купание не принесло ей удовлетворения. Возможно, потому, что оно ставило в прожитом дне не точку, а запятую, и впереди Хулию ждала самая волнующая часть предложения. Пускай она знала, как это предложение начнется, но непредсказуемый конец фразы будет держать ее в напряжении до последней минуты.

Хулия повернулась спиной к Бискайскому заливу. По телу пробежала дрожь: она представила, что по ту сторону раздвижной двери ее ждет тепло. Она протянула руку, чтобы открыть дверь, но не успела этого сделать. Хулия замерла с протянутой рукой, чувствуя, как в жилах стынет кровь под стать промозглому вечеру.

На затуманенном из-за разницы температур стекле проступали большие буквы. Эфемерные водяные буквы недвусмысленно сообщали:

ТЫ ПОЖАЛЕЕШЬ.